Кот у меня дома был. Очень любил на подоконнике сидеть и на улицу смотреть. Кто-то пройдет, проедет, дверь откроет — обычное дело, а ему интересно. Такой вот, кошачий «телевизор», в окне. Так мы сейчас — вроде того кота. Пришли, встали к причалу — нечего в море нам делать больше, всех крупных фрицев перетопили, да и торпеды почти все. На рубке, в центре звезды, цифра «28». И это не считая англичанина (экипажу не сообщали, но командир Большакову рассказал, а тот нам) — нет, наказания и даже неудовольствия за него не последовало, но и похвалы тоже: просто велено было забыть, как не было ничего. И «Тирпиц» — который записали на боевой счет «К-22». Ну да ладно, мы не гордые. С этой цифрой тоже история вышла. Сначала нам сказали — закрасить, чтобы шпионов не привлекать: мы же по легенде, опытовая лодка, малоудачный проект. Но командир резко встал против, и Видяев его поддержал — примета считается, очень плохая. А к этому все, кто по грани ходят, относятся предельно серьезно — даже те, кто в бога не верят. Друг мой, Степа Санин, фляжку имел заговоренную — будто бы, дедова еще, с войны: глоток из нее, на удачу, и пока не пустая — не убьют! Все так и вышло — убили его, под Урус-Мартаном, пуля снайпера в голову, когда уже домой шли — и фляжка пустая. Здесь же я слышал, у фронтовиков вера в гимнастерки заговоренные — понятно теперь, отчего на фото старых, чуть ли не Курской битвы, явно весна или лето сорок третьего, можно иногда кого-то в старой форме увидеть, с отложным воротником под петлицы, хотя погоны уже на плечах. Короче, не стали счет наших побед закрашивать — а присобачили на рубку брезент, чтоб не было видно. А в море если — снимем. Отцы-командиры — отбыли в Москву, еще семнадцатого числа. И наш — тоже, с ними. За старшего кап-2 Золотарев (который Петрович). Приказов никаких не отдали, кроме — ждать, как вернемся. Мы и ждем. «Жандарм» наш, старший майор Кириллов — тоже отбыл. Как встретил нас, по прибытии, о чем-то с нашими старшими переговорил — буквально через три часа, уехали все. Сказали — не больше чем на неделю. Остался за Кириллова его зам Воронов, лейтенант ГБ (все путаюсь — лейтенант, а равен армейскому капитану). Тайны главной не знает, проинструктирован только что есть такая секретная подлодка, к которой никого не подпускать! А как не подпускать? Тут простите, настоящий проходной двор на берегу! Рядом совсем с нами, здоровенный такой то ли цех, то ли склад — нам шепнули, что скоро там ученые инженеры расположатся, нас изучать, должен быть профессор Александров, который здесь на СФ еще в сорок первом на корабли защиту от магнитных мин ставил, а с ним Доллежаль, тоже вроде профессор какой-то (а наши из БЧ-5 мне потом сказали, что эти профессора в нашей истории реакторы для первых атомарин делали, а Александров и вовсе президентом Академии Наук стал, во как!). Но пока там и железо свалено какое-то, и участок производственный — грохот, что-то клепают, нам сказали что это временно пока. Так рабочие и ходят, туда-сюда. Охрана, говорите? По периметру всего завода, это да — там и стена высокая, с проволокой колючей по верху (я бы перелез), и прожектора, и часовые, даже патруль с собакой я видел. Ну а внутри — ходи, кому куда по производственной надобности трэба! Да, электрокаров тут нет. Так что грузы, даже тяжелые — тачками, тележками, или просто, на руках. А — много ли так поднимешь? Вот и выходит — народу на берегу, как муравьев. А если среди них — немецкие диверсанты, какой-нибудь «Бранденбург» переодетый? Нас кстати тоже, переобмундировали, чтоб не слишком светились. Экипаж во флотское по уставу этого времени, нас шестерых — в армейское (вот только от сапог-кирзачей мы отказались, оставили берцы). И ксивы выдали — числимся мы (я про нашу диверс-группу говорю), осназом НКВД, охраняющим особо секретный объект. Охранять, так охранять — вместе со здешними НКВДшниками, обследовали территорию, мало ли что? В рубке, наверх, ПК установили — чтоб берег простреливал, возле всегда часовой, из экипажа. И вахтенный у трапа, конечно, тоже с АК-74 ходит. В общем, скучно — как коту у окна. Ходим в гости к видяевцам — Щ-422 тоже здесь, не выпускают ее пока в море, будут решать что дальше с ее экипажем делать — говорят, будут готовить наш сменный, а на «щуку», других. В цеху-складе, отгородили угол, тренируем рукопашку, чтоб форму не потерять — причем с нами и экипажные увязываются обычно, и даже местные — НКВДшники, или кто-то из «щукарей». Мы не прогоняем — и им пригодится, мало ли, и нам спарринг-партнеры нужны. Еще и репродуктор на столбе. И связь матюгальная, и «воздушная тревога» — и музыку еще крутят. Причем, что интересно, уже иногда — нашу, то есть из нашего времени!
Синее море, только море за кормой.
Синее море и далек он путь домой.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами берег наш родной.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами берег наш родной
Шепчутся волны и вздыхают и ревут.
Но не поймут они чудные, не поймут.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами любят нас и ждут.