Работы – непочатый край. И оттого, что нет формальных границ – еще сложнее. Ой, что бы я без своих ребят и девчонок делала, а так, у меня целая организация образовалась, в основном из тех, кто с нами в «шаолинь» ходит. Но также и студенты Корабелки (сделали все же с сентября полноценный Кораблестроительный институт, а не филиал Ленинградского – хотя самые тесные связи с ЛКИ остались), и люди с Арсенала, и из КБ Базилевского. Причем больше всего привлекает людей в нашей работе – именно то, что если ты предложишь умное, это сделают! И организацию труда в цехах пересматривали, и налаживали выпуск «малой механизации», и улучшали жилищные условия, и обеспечивали правопорядок на улицах. И то, о чем широкая публика не знала – в спорах между большими сторонами, как Севмаш и Арсенал, выступать третейским судьей!
И самообразованием заниматься – чтобы разбираться в предмете не как Кириченко. Понятно, что инженером я не стану, но хоть сумею правильно вопрос задать, а уж ответить тут есть кому! Жалко, что когда-то в университет на филфак поступала, надо было на матмех, а лучше так в ленинградскую Корабелку, если бы знала – а впрочем, если бы не мой немецкий, как знать, может, и жизнь моя вся повернулась бы иначе, не прошла бы я жестокую школу в оккупированном Минске, не взял бы после меня дядя Саша в «Рассвет», не встретила бы я своего Адмирала. Страшно становится, как представлю… и пусть сейчас он далеко от меня, но вернется же, и мы снова будем вместе!
Юрка вернулся в середине сентября. Оказывается, он тоже числится в «инквизиции», Пономаренко постарался – войны пока нет, так что подводный спецназ обойдется без товарища Смоленцева. А он забрал Лючию и исчез. Куда – для всех тайна, и лишь я знаю, что в Италию. Вернется, расскажет. Пока итальяночка еще в форме, может перелет вынести нормально. А вот мне – сложно уже!
Платье мне Лючия сделать успела. Клеш сразу от плеча, «венецианского» покроя – а по мне, здорово похоже на русский сарафан. Девчонки смотрели, оценивали – и кто-то захотел такое же! Все ж наш привычный стиль – талия стянута, юбка-солнце, больше худеньким, стройным подходит, ну таким как Ленка еще туда-сюда, а если фигура плотная, коренастая? А так полнота складками скрадывается, малозаметна совсем. И если клеш не солнце (хотя Лючии интересно, как такое выглядеть будет), а лишь полу, то расход ткани выходит даже чуть меньше, чем на прежнее «пышная юбка, облегающий верх».
Ткань брали у «мистера шимпанзе». Который никаких проблем нам не доставлял, сидел смирно, в очередной раз отдав нам ящик барахла, в обмен на тщательно подобранную информацию. А после вдруг предложил мне пообедать в «Белых ночах» (это уже не столовая, откуда этого же мистера американского шпиона уже дважды избитым выносили, а настоящий ресторан, московским под стать). Ладно, посидим – это мой город, в «Белых ночах» я всем хорошо известна и полномочия мои тоже, диктофон в сумочке, после доклад будет дяде Саше, как положено. А главное – мой Адмирал про мистера знает, и ревновать понапрасну не будет![93]
– Вот и все, игра окончена, – сказал мистер, и с облегчением, и с каким-то надрывом, – вы, миссис Лазарева, или как вас там по-настоящему, добились своего. Ну а я, наверное, стал слишком русским за почти два года здесь. Это ведь у вас сказано, «работает, и не трогай», или «не буди лихо, пока тихо»? Американец так бы никогда… но вот сколько я уже попадал в ваш госпиталь, пытаясь тронуть и разбудить, четыре раза?
И залпом выпил стакан водки. Не хватает мне еще с пьяным время тратить – сразу позвать патруль?
– Челлендж, – сказал мистер Эрл, – истинно американская идея, это не успех. И даже не «каждый чистильщик обуви может стать миллиардером», это не более чем профанация, лишь часть идеи. Челлендж – это то, что мы унаследовали от пионеров Америки: Бог, судьба, жизнь, да что угодно, посылает нам испытание, которое мы должны преодолеть. И каждый взятый барьер – это Цель, сама по себе. Все, что нас не убивает, делает сильнее. Потому мы не вспоминаем с ужасом свою Депрессию, когда у нас в Штатах умерло от голода несколько миллионов человек, точные цифры, наверное, мы не узнаем никогда. Но выжившие – не плачут, а гордятся, что оказались сильнее судьбы! А успех – лишь одна, видимая сторона. Вам, русским, этого не понять. Хотя бедствий у вас побольше – но вы к ним относитесь, как к чему-то привычному: отбились, выжили и ладно! А мы – закаляемся, становимся сильнее. Так гордитесь, миссис Лазарева, – вы поставили мне барьер, который я одолеть не мог. Больше того, вы согнули меня, заставили опустить руки. И слаб человек – я принял вашу игру, мне совсем не хотелось иначе быть отозванным и сброшенным куда-то во Францию, где гестапо вовсе не будет со мной так же деликатно, как ваши якобы бандиты. Хотя в одном случае виноваты британцы – ну я им этого не забуду! А теперь все – меня отзывают, с неудовольствием! Зато очень скоро на мое место приедет кто-то другой, если уже не. Посмотрим, как повезет ему.