Читаем Морской волк. 3-я Трилогия (СИ) полностью

Морской волк. 3-я Трилогия (СИ)

В ночь на 19 марта эскадра, встреченная катерами ОВРа Генуэзской военно-морской базы, вошла в порт Специю, завершив переход, оставив за кормой почти тысячу морских миль. «Беспощадный» был немедленно введен в док, а мы были готовы к выполнению любой боевой задачи.

Из протокола допроса

Мессина. Отдел гестапо. 19 марта 1944 года.

Я уже во всем сознался. Приказывайте меня расстрелять — что еще вам надо?

Да, я боюсь умереть, как любой человек. Но гораздо больше страшусь, что ад все же есть, и я в него попаду. В жизни я совершил достаточно грехов. Двадцать шесть лет безупречной армейской службы — Абиссиния, Испания. Ранение в битве под Теруэлем — после чего меня признали негодным к полевой службе. Хотели меня комиссовать, но я отказался. Привык к казарме, к порядку — а что я буду делать на гражданке? Да и лейтенантские погоны — это немного в моем возрасте, но все же почтение!

Да, мне, как любому итальянцу, не понравилось, что вы сделали в Риме. Но слаб человек — видел, как расстреливали на плацу тех, кто протестовал открыто. А мне тогда очень хотелось жить. И не возражал, когда мне предложили продолжить служить уже вам. Герр следователь, неужели вы не знаете, что здесь, на юге, никто не принимает Итальянскую Социальную Республику всерьез? Всем известно, что наш дуче сейчас вроде того царька, что мы когда-то посадили в оккупированной нами Абиссинии — и что все указы от его имени сочиняют Кессельринг и Достлер. А вам служат те, кто еще больше боится коммунистов — и такие, как я.

Я был на этой батарее с самого ее начала. Стал ее неотъемлемой, привычной принадлежностью. Служака, герой, ни в чем порочащем не замечен — оттого предложение мне продолжить службу было формальностью. Впрочем, если бы вы тогда стали копать — все равно не нашли бы ничего. Потому что я никогда не был ни коммунистом, ни партизаном. Я был всего лишь итальянцем. Вам, немцам, этого не понять — насколько Римская вера для нас святое. И то, что я служил вам — не значит, что я сам не считал себя иудой. Но слаб человек и слишком развращен материализмом в наше просвещенное время.

Поначалу я стал пить. Как многие мои сослуживцы. Затем я пришел к отцу Марио — хотя прежде был не слишком старательным прихожанином. Отец Марио был единственным, кто мог дать покой моей душе, на какое-то время после исповеди. Еще он умел слушать. Мы разговаривали о многом — о том, что не имеет никакого отношения к этому делу. О жизни и вообще, о всякой философии. Это не вызывало подозрений ни у кого — что может быть естественнее для итальянца?

А десять дней назад отец Марио спросил, известно ли мне о булле Папы, где объявлялось, что любой, сделавший зло вам, делает шаг к спасению своей души — и чем весомее зло, тем больший шаг. А убитый за это сразу оказывается перед райскими вратами, даже если он в жизни был закоренелым грешником. Нет, тогда он ничего меня не просил — просто сообщил об этих словах Папы, «ну кто мы такие, чтобы оспаривать его волю»? Я после думал над этими словами. Мне уже почти пятьдесят, что мне осталось — еще сколько-то тянуть лямку, после отставка, пенсия, и все? У меня нет семьи, родители давно умерли, один брат погиб под Тобруком, второй в русских степях, есть какие-то двоюродные, но я давно потерял с ними связь. Я умру… и вдруг попаду в ад, навечно? И никогда больше мне не представится случай спасти свою душу!

Отец Марио при следующей беседе сказал, что Богу угодно, чтобы в указанное им время батарея не могла сделать ни одного выстрела. Не надо отягощать душу грехом убийства. Если я это сумею. Это было легко — все на батарее привыкли, что я постоянно копаюсь в своем заведовании, хожу повсюду со своим ящичком инструментов, чтобы вся техника работала нормально. Прежде, при нашем добром короле, было положено каждый день проворачивать механизмы, чтобы убедиться в их исправности — теперь же это делалось хорошо если раз в неделю! И достаточно было закоротить моторы наведения орудийных башен, чтобы при пуске сгорели обмотки. Можете мне не верить, но я не знаю, кто намудрил с дальномером в КДП, и кто виноват в случившемся на других батареях. Думаю, что отец Марио беседовал не со мной одним.

Отчего я не бежал? Все в руках Божьих. Если Бог на небе есть, то в его воле сразу вознести меня в рай или решить, что содеянного мной недостаточно, и дозволить мне продолжить свой путь на земле. А если Бога нет — то и ада нет, и мне нечего страшиться. Потому расстреливайте меня — я хочу узнать, прав я или нет.

Резолюция на документе: приказываю считать католических священников пособниками партизан, если не доказано обратное.