Морской волк. 3-я Трилогия (СИ)

Хотя по возрасту он таковым не был, лет тридцать с небольшим. Но держался увереннее всех, и все старался мне что-то втолковать, пока остальные молчали. Ну не везет мне с языками, сколько выучил, а все не то. В 2012 году знал английский, по службе положено, учил испанский, с подачи нашего кэпа, исполнявшего интернациональный долг где-то возле Кубы, перед тем самым походом вбили в меня что-то из арабского, поскольку предполагалось, что в Сирию пойдем. Здесь уже, заставили немецкий учить, устроили мне «метод полного погружения», когда вокруг только по-немецки говорят, а с Лючией пришлось объясняться по-итальянски. Но эти-то оказались французами — а я ну совсем не «парле ву Франсе», хотя итальянский на него похож!

Я его на своем немецком спрашиваю, кто вы такие? Он тоже в немецком не очень, но достает и сует мне какой-то внушительного вида документ, на итальянском! Бланк с реквизитами «Международный комитет по исследованию Средиземноморья», за подписью итальянского адмирала Таона ди Равеля, выписан на имя — Жак Ив Кусто!

Етишкин кот! Понятно, что я его узнать не мог — его портреты у нас уже в возрасте известны, а сейчас ему лишь тридцать четыре! Но, вспоминая его книгу, «В мире безмолвия», как раз про эти времена, и как он свой акваланг изобретал — там же в другом месте действие происходило, Тулон, Марсель, это рядом, но все же не здесь, всю войну там Кусто и его команда провели, как они у Монако оказались? Или история стала, с нашей подачи, настолько альтернативной — ну да, там же Достлер зверствовал, а тут после падения Виши была итальянская зона оккупации, полутора месяцев не прошло, как немцы и сюда вошли! Тогда сходится — сумел, значит, Кусто всю свою команду с семьями сюда вывезти, никто под немецкую раздачу не попал, ну а месяц как-то повезло, перетерпели. И что нам теперь с ними делать?

— Всем, отбой. Это не враги.

— Теперь вы представьтесь, герр офицер — настойчиво и с достоинством спрашивает Кусто — кто вы?

— Советский военно-морской флот — отвечаю по-русски — капитан Смоленцев, морская пехота.

По-английски что ли попробовать? Сначала расспросить, есть ли тут немцы вблизи. А под конец приказать всем укрыться в подвале, потому что меньше чем через час тут будет очень жарко. И жаль, если сам Кусто или кто-то из его легендарной команды попадет под шальной немецкий снаряд.

Жак-Ив Кусто

«В мире безмолвия»

Изд. Москва. 1965 год. (Альт — история).

Я прекрасно понимаю капитулянтов 1940 года. Мы были народом высокой культуры и цивилизации, нам было что терять. Мы были слишком благоразумны, с оттенком смирения и соглашательства. Мы были все такие просвещенные, мыслящие, мечтательные, благородные, европейски образованный и любящие все человечество. Прошлая война, в которой мы одержали победу, взяла с нашего народа страшную дань — треть мужчин цветущего возраста были убиты или искалечены! И стали ли мы счастливее от той победы? Война, это ужасно — цивилизованные люди должны решать свои споры миром. В сороковом так думали многие — «лучше рабство, чем снова Верден», это говорили политики с трибун и писали газеты.

Нам не хватало бешеной ярости дикарей, не ценящих свою жизнь — как марокканские «риффы», идущие на наши пулеметы с криком «Аллах Акбар!». И сегодня я уверен, что «странная война» была вовсе не чьим-то предательством, а не более чем страхом перед новым Верденом или Соммой, и ожиданием, что противник также боится и не желает этого. Наша великолепная армия, занимающая первоклассные укрепления вдоль границы, казалась несокрушимой — и мы ждали, что после полугода формально объявленной войны, на которой выстрелы были редкостью, наконец начнутся мирные переговоры. Мы никак не думали, что немцы сумеют настолько разбудить в себе диких тевтонских варваров!

Наше поражение было обидным, но не более того. В конце концов, Франция знала и взятие Парижа русскими в 1814-м, и Ватерлоо в 1815-м, и провозглашение Германской империи, Кайзеррайха, в нашем Версале в 1870-м. И всегда после Франция находила в себе силы подняться, и занять подобающее ей место среди цивилизованных народов. Именно в этом я видел свой личный долг — понимая, что в своей области деятельности мы вырвались далеко вперед, мы должны сберечь, развить, сохранить наши достижения, чтоб преподнести их возрожденной Франции, когда завершится война.

Я уже описал свои чувства, при первом погружении с аквалангом, весной 1943 года — полет надо дном. Притом, что мы могли свободно нырять на тридцать, сорок метров — в отличие от водолазов с уже известными тогда кислородными аппаратами, для которых четырнадцать метров было пределом! В период с лета сорокового до ноября сорок второго, обстановка на юге Франции мало отличалась от довоенной, хотя ощущался уже некоторый недостаток, но все проблемы успешно решались. В наших исследованиях, это был важный подготовительный период, рождались идеи, и проверялись в самых первых, еще несовершенных конструкциях, а главное, сложилась наша команда, состоявшая, бесспорно, из лучших ныряльщиков Франции.