Морской волк. 3-я Трилогия (СИ)

Киндер кого я вынес — девочка оказалась, лет четырех, беленькая, глаза синие. Как зовут, бог весть, я ее санинструктору на руки сдал, и назад. А оказалось, что с самоходчиками, «святой полк», знаменитый на весь Первый Белорусский, в этот день корреспондент из Москвы был, он меня вечером уже разыскал, поспрашивал. И вот, статья в «Правде»! И фотография моя, на первой полосе. С которой, после, так говорят, памятник лепили, что и сейчас в Трептов-парке на горе стоит — бронзовый русский солдат, с немецкой девочкой на плече, в другой руке автомат АК. Так я в историю и попал, сам не ожидая.

А тогда, после подвели мы к стенке пойманных фрицев — кто убежать не успел. Оказались они и не фрицами вовсе — один на коленях ползал и кричал, «я в советском Львове родился, меня заставили», другой лишь зыркал зло, как волк, и только один раз проорал «ще не вмерла Украина!». Правильно, что приказ был — таких в плен не брать. Выстроили этих бандер, или Бендер (тьфу, их и так и сяк обзывали) у стенки соседнего дома, и напоследок ротный наш спросил: пошто людей сожгли, ироды? А самый борзый возьми и ляпни:

— А они сами сгорели! Смерть немецким оккупантам!

Тут ротного прямо перекосило. Не для мемуаров — единственное цензурное, что он сказал — повесить! Вот на этих деревьях и фонаре — расстрел для них, много чести! Так веревок не нашлось, а самоходчики на просьбу одолжить канат — узнав, зачем, послали по очень дальнему адресу. И тут кто-то про огнемет вспомнил, что был у одного из дохлых фрицев у ворот. А вот интересно, в нем еще заряд остался? Оказалось, есть — опытным путем и установили, на этих бандерах. Подробности — не для печати.

После нас дивизионный прокурор допрашивал — и ротного, за то что допустил. Что за средневековье устроили — вспомнили про аутодафе? Кончилось все бумагой, что эти недобитки пытались захватить трофейное оружие, а мы отбивались, и под руку огнемет попал. Показания оформили, и посоветовали молчать. А может, и сверху команда пришла, дела не заводить — не дураки же начальство, чтобы поверить, будто бандеры на нас врукопашную решились, а мы защищались? И рассказы по всему фронту ходили, как наши брали Освенцим — фильм про «обыкновенный фашизм» все смотрели, но своими глазами все это увидеть, совсем другое дело — так коменданта, которому не повезло сбежать, на кол посадили, грамотно — и эта сволочь сутки подыхала, там казаки были, кто умел. И тоже никого не наказали! Так теперь возле концлагерей даже простые дойче зольдатен оборону занимать боятся — чтобы не приняли за лагерную охрану! И эти, «щеневмерлики» не люди вовсе, а зверье, которое жить не должно, раз даже детей не жалеет, и за собой вины не видит!

А так, к немцам, которые не эсэс, и сами сдавались, злобы не было. И не только к немцам — колонну пленных помню, все маленькие, узкоглазые, черноволосые — что, самураи Гитлеру в помощь прислали? Товарищ политрук сказал, что это вьетнамцы, Третий Аннамский полк бывшего французского Иностранного Легиона, который немцы включили в дивизию «Шарлемань». (Прим. автора — были в Берлине и в реальной истории в 1945-м, именно их некоторые авторы приняли за «тибетских магов»). Те, кто уцелел. Говорили нам, что среди пленных берлинского гарнизона были кроме немцев и голландцы, и бельгийцы, французы, датчане — вся Европа объединилась против нас в Еврорейх. Но победили мы!

В тот день, 1 мая, в Берлине все как-то сразу и закончилось. Когда Геббельс принял яд, до того приказав всем немцам умереть — фрицы вместо самоубийства стали массово бросать оружие и разбегаться, или сдаваться в плен. Кроме эсэсовцев и предателей — с этими у нас разговор был короткий. И никаких «дойче партизан» не было, хотя нас предупреждали насчет «вервольфа», и мы даже после капитуляции долго еще были начеку — слышал, что на западе Германии и было что-то, диверсии, выстрелы из-за угла, но не в Берлине! Может быть оттого, что здесь немцы успели на своей шкуре узнать, что такое фашизм, в самые последние дни?

Радость была — что скоро домой, наконец. Верили, что мир — надолго.

Генерал Джордж Паттон

Командующий 3-й американской армией

60 км к западу от Рейна. 3 мая 1944 года.

Я хорошо знаю историю, джентльмены. Война, это продолжение политики, как и политика, это продолжение войны, иными средствами. Когда противник ослабнет настолько, что может стать добычей, напасть — когда же продолжение войны становится слишком дорогостоящим, предлагать мир «лучше довоенного», естественно, для нас. И продолжать ослаблять врага — торговлей, дипломатией, да хоть «огненной водой» или зараженным тряпьем в подарок. А после, снова напасть.