Мощи святого Леопольда

Больше ничего говорить не стал, а пошел вниз, туда, где, стараясь не греметь, мыла медную сковороду Марта. Марта, увидев хозяина, немного испугалась, перестала тереть тряпкой сковороду, а Волков подошел к ней, взял за локоть и забрал из рук сковороду, положил ее на стол.

– Господин, – тихо произнесла Марта, испуганно глядя на него.

А он потянул ее к лестнице, она складывала руки, словно умоляла, теряла деревянные башмаки на ступеньках и, чуть упираясь, повторяла все время:

– Господин… Господин…

А он не слушал ее, тянул наверх, завел в покои свои, а она все твердила, вроде как умоляла, трясясь от страха или еще от чего:

– Господин, господин…

Он подвел ее к кровати, повернул к себе спиной, толкнул на кровать, поставил ее на колени на самый край, задрал подол и с удовольствием, не спеша, взялся за женский ее зад. Ее зад оказался не так хорош, как у Брунхильды, худая, и пятки ее черны, но ему сейчас было все равно. Он ее хотел, хотел и взял, не спеша и с удовольствием, а она так и повторяла тихо все время:

– Господин, господин мой…

После он завалился на кровать и лежал, а она поправляла платье, и даже в свете свечи он видел, как раскраснелись ее щеки.

– Дай мне кошель, – сказал он, указывая на комод.

Она подала, кавалер, не глядя, запустил в него руку и, не считая, вытащил кучу мелочи, меди и мелкого серебра, протянул ей. Марта схватила деньги, прижала к груди, поклонилась.

– Ступай, я спать буду, – велел Волков.

Но она стояла, не уходила.

– Чего? – спросил кавалер.

– Господин… – она волновалась.

– Ну чего тебе?

– Боюсь, госпожа Брунхильда теперь меня погонит, – наконец произнесла она.

– Не бойся, – пообещал Волков, – не погонит. – Она не уходила. Не верила. – Ступай, говорю, не погонит, не жена она мне.

* * *

По правую руку от архиепископа сидел его канцлер, приор брат Родерик. По левую – аббат монастыря Святых вод Ердана и казначей курфюрста брат Илларион. Напротив архиепископа расположился сам викарий Себастиан, нунций Святого Престола, глаза и голос Папы. А рядом с ним – мирской господин в дорогих одеждах и золотых перстнях, которого пригласил приехать на совет сам нунций, и был это не кто иной, как бургомистр и голова городского совета свободного города Ференбурга магистр Шульц. Также за большим столом, покрытым драгоценной красной скатертью, сидело еще почти двадцать важных персон, двое из которых были воинского сословия, а остальные князья Церкви: аббаты и епископы. Все, кроме епископа Вильбурга. Канцлер брат Родерик и его не обошел приглашением, да выслал его так, чтобы епископ Вильбурга непременно опоздал. Он и опоздал. Служки разносили кубки из серебра, ставили их пред святыми отцами и мирянами, разливали вино драгоценное, поставили такой кубок с вином и пред нунцием, однако тот, известный аскет, отверг вино, просил воды. Курфюрст подумал, что сей грубый жест ему в укор, назло, и еще больше невзлюбил нового нунция, уже думая, что предыдущий был не так уж и плох.

Потом приезжий викарий прочел короткую молитву, и все условности оказались соблюдены, медлить далее смысла не было, и брат Себастиан заговорил сразу о деле:

– Прискорбно говорить мне о том, но король и император длят распрю свою в благодатных землях, когда еретики и магометане рвут тела и души детей Истинной Церкви. И здесь, и в странах южных.

– То воздаяние нам за грехи наши, – со скорбью в голосе отвечал курфюрст.

– Верно-верно, – соглашался нунций и продолжал, – но долг Церкви по мере сил облегчать и так непростую жизнь детям своим.

– На том и стоим, – соглашался курфюрст. – Молимся за детей наших.

– Молитва – великая сила, но мир наш несовершенен, и порой кроме молитвы надобен и металл презренный, чтобы люди добрые и сильные духом не думали о пропитании семей своих и посвящали жизни свои и силы свои сохранению Столпа веры нашей, Святого Престола. И я со смирением прошу Ваше Высокопреосвященство принять участие в святом деле этом.

Курфюрст насупился и молчал, конечно, он знал, зачем приехал нунций, но не думал, что тот заговорит о деньгах сразу. Курфюрст взглянул на казначея, как бы давая ему слово, и брат Илларион, человек тихий и спокойный, заговорил:

– Казна земли Ланна пуста, только что императору было дарено сто семьдесят лошадей, война с еретиками опустошила нас.

– Неужто такая богатая земля и тридцати тысяч не соберет? – не верил нунций, начиная с завышенной суммы.

Архиепископ только усмехнулся, а казначей продолжал:

– Тридцать тысяч? Да мы и пяти не сможем собрать, текущие долги земли – сорок шесть тысяч, мы задолжали содержание своим добрым людям уже как за четыре месяца.

– Святой Престол рассчитывал на славную землю Ланн, – продолжал гнуть свое нунций. – Последний раз вы слали серебро после Пасхи, а сейчас уже Рождество миновало, может, брат Илларион изыщет хотя бы двадцать тысяч.