Московская мозаика

Императорский приказ касается списка свидетелей, названных Решиловым. Но без всякой видимой связи с показаниями последнего к нему присоединяется еще большая группа лиц. Собственно реши-ловские свидетели допрашиваются только о «тетрадях» - где, когда, от кого их получили, читали ли, кому показывали, успели ли переписать. Иногда следователи, явно скептически относясь к умственным способностям допрашиваемых, выясняют и то, что те «выразумели» из прочитанного. Совсем иное интересовало Тайную канцелярию в отношении не названных Решиловым лиц. От их допросов сохранились только хаотические обрывки - середина, конец, начало, от разных чисел и разных месяцев, - и тем не менее истину не скрыть.

Уже первые действия правительства Анны Иоанновны заставляли думать, что ему не добиться популярности. Неправильная финансовая политика, непомерный рост налогов, обращение к сбору недоимок прошлых царствований, чего не делали ни Екатерина I, ни даже более чем своекорыстные советчики Петра II, откровенный грабеж государственной казны, неограниченная, опиравшаяся на грубейшее насилие власть «Курляндской партии» - все это, усугубляясь недородами нескольких лет, не могло не вызвать самого широкого недовольства в стране. Заговоры возникают постоянно и в таких масштабах, которых не знало предшествующее время.

«Тайные агенты» иностранных держав констатировали оживление и формирование не партий при самом дворе, а выступления народа.

Именно в это время появляется донесение о том, что «народ с некоторого времени выражает неудовольствие, что им управляют иностранцы. На сих днях в различных местах появились пасквили, в крепость заключены разные государственные преступники… Третьего дня привезли еще из Москвы трех бояр и одиннадцать священников; все это держится под секретом. Главная причина неудовольствия народа происходит от того, что были возобновлены взимания недоимок… одним словом, народ недоволен».

Единственным действительно массовым делом, которым занималась Тайная канцелярия в конце лета 1732 года, было «Дело Родышевского». Больше того, даты, указанные в донесении, совпадали с датами ареста и перевозки в Петербург братьев Никитиных.

Существует сложившееся представление о деле Родышевского, давно установилась определенная точка зрения и на так называемое дело Макарова, бывшего кабинет-секретаря Петра I, обвинявшегося в первые годы правления Анны Иоанновны в утаивании секретных документов и взяточничестве. Первое закончилось известными приговорами, по второму обвинения были признаны специальной комиссией необоснованными. Однако так случилось, что историки не поинтересовались дальнейшей судьбой некогда влиятельнейшего человека, не задались и более существенным вопросом: почему Макаров так и не увидел свободы? Его заключение продолжалось до 1740 года. А разгадка существовала, скрываясь в совсем другом деле: Макаров оказался одним из обвиняемых по делу Родышевского. Подобное изменение обвинения тайный сыск не счел нужным разглашать. Оно составляло государственную тайну.

Наряду с Макаровым, которого Тайная канцелярия задерживает вместе с женой, в деле Родышевского появляется князь Иван Одоевский, не хотевший мириться с наступившими порядками. Еще показательнее привлечение к делу жены и сына блестящего дипломата петровских времен Андрея Артамоновича Матвеева. И фактически они отвечают на общие с живописцами Никитиными вопросы.

Народным недовольством могли воспользоваться разные политические группы с разными политическими программами, среди которых не исключалась и «борьба за истинную веру», «за древлее благочестие». Но почему же в таком случае эти лозунги ни разу не всплывают на листах «Дела Родышевского»? Даже в откровенно демагогических оборотах своих ответов никто из арестованных не затрагивает подобных вопросов. Теперь уже совершенно открыто говорится о том, что обвиняемые по делу Родышевского обсуждали вопросы наследования престола, не признавая законности прав Анны Иоанновны, «вывоза ее императорским величеством богатств в Курляндию», «переделки малых серебряных денег в рублевики», «о войске российском, якобы уже в слабом состоянии обретаетца», «о скудости народной и недородах хлебных», «о смерти и погребении Петра Первого». Никакой теологии, никаких богословских разночтений - жизнь государства во всех ее бесчисленных поворотах и сложностях. Поэтому не менее откровенно формулировались и заключительные, наиболее важные для правительства пункты допроса, которые, кстати сказать, составлялись лично Прокоповичем: «Что у вас подлинное намерение было, и чего хотели, и с кем чинить, и в какое время - скоро ли, или еще несколько утерпя, и каким образом - явным или тайным». Целая программа государственного переворота.