Московский апокалипсис

Ахлестышев охотно протянул кавалеристу руку, и обстановка в доме сделалась почти дружеской. Тем не менее, бригадир принял от Ольги драгоценности и внимательно их осмотрел. Одобрительно щёлкнул языком, один из перстней взял себе, а всё остальное отдал товарищам, наказав не забыть и стоявшего на улице Валери. Заминка вышла только с обручальным кольцом. Обиньи сначала постеснялся его брать. Но затем вспомнил, что муж бросил жену и сбежал, и реквизировал кольцо тоже. Золотую цепочку с крестом бригадир великодушно оставил хозяйке.

Французы осмотрели дом, не прельстились ни бронзой, ни фарфором, но столовое серебро охотно рассовали по седельным сумкам. Оказалось, что из прислуги в доме остался ещё кухонный мужик. Ему поручили ухаживать за непрошеными гостями. Лошадей поставили в обширные барыковские конюшни, кое-как заделали выломанную дверь и уселись в столовой пировать. На втором этаже одного из флигелей русским выделили две комнаты: проходную — мужчинам, а следующую женщинам. Ольга заперлась там и старалась не выходить. Евникии наоборот пришлось бегать по всему дому, показывать, прислуживать и объяснять. Конноегеря, разумеется, пару раз ущипнули девку за задницу, но в целом держались в рамках приличия.

Сашу кавалеристы с собой за стол не посадили, но Ахлестышева пригласили.

— Но ведь я такой же арестант, как и мой друг, — сказал он.

— Вижу я, какой вы арестант, — ответил Обиньи. — Порядочного человека узнаешь за десять лье. Можно оболгать и заклеймить его как угодно, но он всё равно останется порядочным человеком. Расскажите лучше нам, за что вас судили? Уж не за любовь ли к княгине Ольге? Если да, то это весьма романтично, хотя и неприятно.

— Да, мне сейчас не до романтизма. Но вы угадали насчёт причины моего несчастья. Четыре месяца назад мы с Ольгой собирались пожениться. Я был весел, легкомыслен… Небогатый дворянин из хорошей семьи, влюблённый и глядящий на мир сквозь розовые очки… Мой соперник был не такой. Он нанял убийц, подкупил сыщиков и судей, подбросил сфабрикованные улики. И меня осудили за то, чего я не совершал. Лишили дворянства и приговорили к каторге. А по русским законам, сосланный на каторгу уже никогда не возвращается обратно. Даже если ему посчастливится отбыть весь срок и выжить, по выходе из тюрьмы бедняге полагается вечное поселение в Сибири. Безвыездно. То есть, меня вычеркнули из жизни и лишили Ольги навсегда.

Французы слушали сочувственно и при этих словах не могли сдержать возмущения.

— Значит, ваш соперник занял под венцом ваше место, — констатировал бригадир. — Но почему же тогда, убегая из Москвы, он не взял жену с собой? Не успел или не получилось?

— Шкатулку с драгоценностями князь Шехонский не забыл, а про жену запамятовал, — горько усмехнулся Пётр. — Просто Ольга единственная наследница рода Барыковых, очень богатого и знатного. По тем же нашим законам, это родовое имущество остаётся в её владении даже после замужества. И переходит к мужу только, когда он овдовеет.

После такого разъяснения кавалеристы уже совершенно возмутились. Окажись на свою беду князь Шехонский сейчас здесь, его, наверное, отмутузили бы без долгих разговоров!

— Знаете что, Пьер, — хитро подмигнул Обиньи. — Вы должны быть благодарны нам за то, что мы пришли в Москву. Ведь только поэтому вы сейчас вместе с любимой женщиной, а не в колонне арестантов на пути в Сибирь. Что там будет дальше, знает только Бог, но пока фортуна вам улыбнулась. Выпейте в таком случае за победу французского оружия!

— Нет, господа, за это я пить не стану. И прошу не обижаться. Я русский, и для меня вы оккупанты. Но за вас пятерых подниму бокал с удовольствием. И ещё за любовь!

Французы закричали одобрительно, и выпили — за себя и за любовь. Попойка перешла в ту фазу, когда собутыльники разом подобрели. Сейчас это была просто компания дружески беседующих приятелей. Пётр заметил, что грозные захватчики относятся к нему с подчёркнутым уважением и сочувствием. Особенно ухаживал за русским Клод, ещё час назад готовый «сделать кое-что» с его женщиной. Но и другие кавалеристы оказались приятными, доброжелательными людьми, может быть, немного легкомысленными, но не злыми.

Закурили трубки. Обиньи развалился на стуле, как сытый кот, и сказал:

— Да, Пьер… Мы в Москве! Удивительно! Я был в Египте, получил контузию в Мадриде, сабельный удар под Ваграмом. А теперь — столица царства славян. Гений нашего императора привёл нас и сюда. Как вы, русские, представляете себе дальнейшие события? Скоро ли наши государи подпишут между собой мирный договор? Тогда мы с вами сядем ещё раз и выпьем уже как совершенные друзья, а не как противники.

— Я далёк от политики, Мишель, и не сумею ответить на ваш вопрос. Но, боюсь, никакого мира ещё долго не будет.

— Вот как? А что же будет?

— Война.

— После того, как мы взяли Москву?

— Москва ещё не вся Россия. Вы хоть представляете себе, на что замахнулись? Мы, русские, по-настоящему ещё и не начинали воевать. Но сейчас начнём.

Французы переглянулись.