Московский апокалипсис

— Мне очень жаль. Не сомневаюсь, что вы говорите правду. Но сейчас война, понимаете?

— Конечно.

— Как только…

— Василий Иванович или как вас там! — резко, уже второй раз, оборвал офицера Ахлестышев. — Вы словно оправдываетесь. Тут не ваша вина и не ваше дело. Оставим этот разговор!

— Ну, хорошо, — примирительно сказал собеседник. — А кто тот силач, что давеча мне помог?

— Саша-Батырь. Подстражный[4]. Из уголовных, в Волчьей долине кистенём промышлял. Но при этом приличный человек. Как говорят в народе: не из таких, чтобы грабить нагих. Бывший наш крепостной.

— Он при вас, кажется, на вроде оруженосца?

— Саша мой товарищ, — серьёзно ответил Ахлестышев. — Мы дружим с детства. Я, сколько себя помню, всегда с ним. Игры, рыбалки, озорство — всё вместе делали. А когда он стал парнем, влюбился в старостину дочку. Фамилия его была на деревне уважаема, и Саша надеялся на положительный исход. Неожиданно староста его избранил, отказал и выгнал. А там чувства! Саша ночью полез к любимой в окошко, объясниться хотел. Видать, нашумел… Отец услыхал, разбудил двух сыновей, взяли они рычаги и ворвались. Состоялась драка. Вы вчера парня в деле видели и должны догадаться, чем кончилось.

— Побил?

— Как есть. Всех троих. Отцу голову зашиб сгоряча, а сыновей просто помял. Ну и… Папенька велел Сашу заковать и отдать не в очередь в рекруты.

— И вы ничего не могли, видимо, поделать…

— На коленях умолял! Но мне было сказано, что староста отменно ведёт наше скромное хозяйство, и благополучие семейства зависит от его усердия. Поэтому нанесший ему такую обиду должен быть наказан.

— Так Батырь — дезертир?

— Нет, забрить лоб ему не успели. Нам с Сашей тогда было по шестнадцати лет, и я не мог предать друга. Ночью залез через крышу в конюшню, где его держали. Сбил колодки, отдал все деньги, что у меня были скоплены, и благословил в дорогу… Беглеца искали и не нашли. А четыре месяца назад я угодил сюда. Пока шло следствие, содержался в Полицейской башне, в дворянской камере. А как лишили меня прав состояния и перевели в общий корпус, тут и началось…

— Уголовные? То, что со мной вчера?

— Да. Здесь свои порядки. Бутырским тюремным замком правит «иван» по кличке Лешак. «Иваны» среди уголовных — высшая аристократия, на вроде столбовых дворян. Они всем заправляют, и их приказы исполняются быстрее распоряжений смотрителя. Лешак же знаменитая личность, из самого цвета преступного сообщества. Весь в крови! Был на Волге атаманом разбойничьей шайки. Попался, приговорён к каторге на Иркутской суконной фабрике. Бежал. Три года гулял по Московской губернии, живых свидетелей старался не оставлять. Опять попался и находится теперь под следствием, которое ловко затягивает. Лешак жуткая личность, даже тюремная стража боится его, как огня. А тут явился барин… Не битый, не пуганый. Для уголовных это большое развлечение. Не знаю, что бы они со мной сделали, знаю, что сделал бы я. Удавился бы, не выдержав унижений. Но этого не случилось. Только лишь варнаки начали меня задирать, как из соседней камеры случайно появился Саша-Батырь. Обнял друга так, что чуть скелет не сломал! Это был подарок судьбы… Благодаря Саше я ещё жив.

— Один человек сдержал всю шайку Лешака?

— Драться с Батырем дураков нет. Были сначала, да быстро повывелись. Он запросто может отлупить десяток крепких мужиков! И никого не боится. А смелость в тюрьме самое главное.

— Понятно. Но почему вы не в цепях, если вас приговорили к каторге? И голова не обрита…

— Обрить пока не успели, а цепи навесили. Но Саша их снимает.

— Как снимает?

— Руками. Звено разгибает, и всё! Дважды в день опять надевает, на утреннюю и вечернюю поверку. Там начальство ходит, следит… А днём на этаже только надзиратели, они молчат.

Постепенно за разговорами наступило и утро. В коридоре послышались шаги, повернулся ключ в замке и в дверь просунулась лохматая морда стражника:

— Подъём! Оправка! Через полчаса построение!

Арестанты, с трудом отходя ото сна, стали подыматься. Началось обычное тюремное утро. Дежурные потащили парашу, кто-то крестился (в каждой камере на стене есть икона), кто-то бранился. Ложный мещанин, следуя совету Ахлестышева, держался рядом с ним и его могучим приятелем. Втроём они сходили в отхожее, кое-как умылись из глиняного рукомойника. Батырь одним движением плеча раздвинул очередь желающих освежиться. Пётр пояснил новичку, что без участия Саши воды на них не хватит…

Затем раздалось «на поверку». Арестанты вытянулись в три шеренги во весь коридор. Ахлестышев с Сашей, в наспех подвешенных кандалах, заняли свои места. Старосты пересчитали по камерам, доложили старшему старосте, тот — коридорному надзирателю, последний — помощнику смотрителя. У всех получилась одна цифра — 627 человек. Смотритель всё не шёл. Толпа гудела вполголоса, рассуждая о предстоящем этапе.

— Вон, смотрите, — Пётр тронул соседа локтем. — В строю первой камеры высокий детина с седой бородой. Это и есть Лешак.