Читаем Московский дивертисмент [журнальный вариант] полностью

Естественно, он этого не сказал, потому что ему было некогда. Оставался еще второй противник. Он был почти на голову выше и массивнее. И, всего лишь сбросив плащ, этот противник сразу привел Кривозуба в ужас! Волосы стали у Матвея на затылке дыбом! Он укусил себе губу до крови и, почувствовав отрезвляющую боль, выматерился длинно, витиевато, со страстью. Ошалело помотал головой, как бы в тайной надежде, что стоящий перед ним ужас развеется сам собой. Но этого, естественно, не произошло. Фигура не развеялась. В мелких колких снежинках, клубящихся в слабо освещенном колодце двора, перед Матвеем изготовилась к атаке ловко стоящая на двух задних лапах самая настоящая серая крыса, Rattus norvegicus, так называемый пасюк. Только росту в ней было около двух метров, отчего впечатление, конечно, менялось решительным образом. Морда крысы имела тупую широкую форму, ушки были розовые, маленькие, шевелящиеся на голове как-то очень самостоятельно и оттого особенно противно. Шерсть на животе была беловатая, зато бока оказались совсем не серыми, а скорее даже бурыми, коричневыми. Длинный хвост нервно подрагивал и стегал крысу по бокам. На крысиной морде светилась пара красных глаз, одновременно проникнутых холодным умом и кипящих животной яростью.

Потом уже, спустя какое-то время, Матвей, анализируя произошедшее, понял, что, демонстрируя себя, крыса, видимо, рассчитывала таким образом запугать его и обратить в бегство. Убегающего легче убить. И этот расчет почти оправдался. На какую-то сотую долю секунды Матвеем овладел безумный, неконтролируемый страх, лоб покрылся испариной и, несмотря на морозный сухой ветер, ладони стали влажными.

Ты знаешь, Матвей заставил себя растянуть замерзшие губы в улыбке, вообще-то знакомые меня давно убеждали в том, что в Москве крыс стало как-то слишком много, но я им не верил! Говорили мне, мол, машину нельзя поставить на ночь возле мусорных баков! Придешь, говорят, а у тебя под капотом уже целая семья пасюков! А кое-кто рассказывал мне, что чиновников, внешне напоминающих крыс, стало на диво много. Странное совпадение! Просто беда, говорят, куда в присутственное место ни придешь, а там смотрит на тебя своими глазками кто-то серый, уверенный, обремененный острыми зубами и длинным хвостом! Но теперь, конечно, я в курсе! Теперь другое дело! Ты меня со своим подельником сегодня навсегда убедил в вашей реальности! Теперь, дружок, я буду конкретно озабочен судьбой моего родного города!

Умри, Агамемнон! Это произнесла крыса перед тем, как прыгнуть вперед.

Церковь на Остоженке

На Москву упал яростный и холодный осенний зеленый ливень. По стеклу барабанили струи. У третьего подъезда, как знак грядущих баталий, стояла тень в капюшоне. Кривозуб знал о приближающейся битве, но долгое время не мог понять своей роли в ней. Однако сегодня ночью ему явился сам Аполлон. Это было задолго до рассвета, когда на город опустился самый тяжелый ночной час, час быка. Светлый гость внезапно возник в комнате, сразу, естественно, залив ее солнечным светом по самый плафон, уселся в кресло и стал стегать себя миртовой веткой по разношенным солдатским сапогам сорок пятого размера.

Матвей приподнялся на кровати и сел. Протер глаза, присмотрелся с удивлением к Лучезарному и понял, что тот до странности напоминает ему дядю Гришу. И дело даже не в гимнастерке и галифе образца сорок первого года. Просто это и был дядя Гриша собственной персоной! От него пахло старостью, тройным одеколоном, крепким дешевым табаком, кирзой и хозяйственным мылом. Однако при этом у Матвея не возникло ни тени сомнений: это был златокудрый и сребролукий бог, помощник пастухов, хранитель стад, покровитель наук и искусств, бог-врачеватель, бог, излучающий свет. Это был Аполлон, но в то же самое время и русский ветеран, герой трех войн, бывший зэка, многоженец и красавец, лучший шахматист Садового кольца — дед Григорий!

Привет, Агамемнон, сказал Феб голосом, в точности копирующим надтреснутый баритон дяди Гриши. Хватит спать, ей-богу. Я к тебе по делу. Ты, кажется, уже пришел в себя? Ты понимаешь, кто ты есть на самом деле? Более или менее, ответил Матвей и почесал волосатые ноги. Хотел встать, но побоялся продемонстрировать высокому гостю свои полосатые семейные трусы. Нет, все-таки это определенно дядя Гриша, подумал Матвей. Смотри ж ты, два ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны первой и второй степени, Звезда Героя Советского Союза! А за что Героя дали, невольно спросил у Аполлона Матвей. А, сказал гость, достал из кармана брюк портсигар, зажигалку, постукал папиросой о крышку портсигара, неспешно закурил, за взятие Берлина. Но мы сейчас не об этом. Ты вспомнил себя, Агамемнон, или еще нет?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза