Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Закрепиться в городе получалось не у всех. А. Н. Энгельгардт свидетельствовал: «А тут еще соблазн: вон, Петр кучером у барина ездит, 10 рублей в месяц получает, в шелковых рубахах ходит; Ванька из Москвы в гости пришел – в пальте, при часах и т. д. … Побившись так-сяк, мужик решается бросить землю. Если земля хороша и деревня землей дорожит, то мужик отдает землю под мир, который и платит за нее подати; если же земля плоха, так что за нее не стоит платить, и мир не соглашается взять ее под себя, то мужик отдает ее в аренду за бесценок какому-нибудь богачу на год, на два, пока из нее можно еще что-нибудь вытянуть, а затем оставляет пустовать и, не пользуясь ею, платит повинности из своего заработка… Бросив землю, распродав лишние постройки, скот, орудия, оставив для себя только огород и избу, в которой живет жена, обыкновенно занимающаяся поденной работой, мужик нанимается в батраки или идет в Москву на заработки. Не посчастливилось ему, возвращается домой, но так как на земле ему работать нечем и хозяйство разорено, то он, поселившись в своей халупенке, занимается поденной работой. Потом опять пытается поступить в батраки, опять возвращается и делается чаще всего пьяницей, отпетым человеком».

Панорама Хитровской площади

Московские нищие – народ откормленный и разборчивый. Еще А. П. Чехов смеялся над нашей любовью к сирым и убогим: «Когда (лет через 1000) на нашей планете не будет нищих, а будут одни только сытые да одетые, тогда, естественно, не на что будет жаловаться… Не будут довольны одни только москвичи. Москвич не может жить без нищих. Нищие для него такая же насущная потребность и такое же баловство, как и целодневное чаепитие. Он наймет людей в нищие, если только наука и время похерят пролетариат. Трудно себе и представить замоскворецкого человека или его половину без длани, протянутой к «блаародному… в 30 боях бывшему, отцу семерых детей…»

Многие издания вторили Чехову – сердобольность горожан создавала условия для относительно безбедного существования хитрованцев. «Отличающая Москву широкая благотворительность создает удобную почву для процветания многочисленной касты «бывших людей», не несущих никакого труда и промышляющих исключительно милостыней и «щедротами»… Есть среди хитровцев темные люди, принадлежащие к одной из многочисленных воровских специальностей, но таких мало. Есть среди них и свихнувшиеся интеллигенты, правда, не в таком количестве, как принято думать после рассказов Горького, и даже «отставные аристократы», в большинстве загубленные водкой, а иногда и странными противоречиями русской жизни… Исконное московское благочестие позволяет нескольким тысячам человек кормиться «даяниями».

Количество жителей местных ночлежек исчислялось 5,5 тысячи, в некоторые годы доходило до 10 тысяч. Ночлежки населялись в основном теми, кто занимался черной поденной работой (32 %), и пролетариями (10 %, из них типографские служащие составляли 2,5 %, слесари и сапожники по 2 %, булочники и портные по 1,5 %)[240].

Буйная Воронья слободка занимала несколько кварталов и ручейками стекалась на широкую площадь. В дни больших облав на Хитровке задерживали до 2000 «беспашпортных» бродяг. Когда не хватало ночлежек, бродяги укладывались спать на землю под огромным жестяным навесом в центре площади. Часто не хватало места и там… «28 ноября, ночью на Ярославском вокзале, в уборной комнате при зале третьего класса, жандармской полицией задержано 11 человек хитровцев, не имеющих ни письменных видов на жительство, ни определенных занятий. На вопрос, что привело их скопиться в уборную, задержанные объяснили, что здесь тепло и удобно спать», – сообщали «Московские ведомости» в 1909 году. Сомнительное все же удовольствие – видеть сны в уборной вокзала.

Начиналось все как нельзя лучше – генерал-майор Николай Захарович Хитрово выкупил несколько сгоревших в 1812 году усадеб, обустроил на их месте зеленной рынок, а город вымостил окрестное пространство булыжником. Получилась приятная во всех отношениях площадь, где крестьяне торговали нехитрой снедью. Но освобождение 1861 года разрушило вековую цепь, которая ударила «одним концом по барину, другим по мужику». Отныне крестьяне сами искали себе пропитание и собирались в местных подворотнях, чтобы заработать рубль-другой.

Как складывался удачный день хитрованца? Вдруг Господь послал ему целый рубль, блаженный рубль, заработанный пением по вагонам? «Пошел на Хитров рынок, там я пошел в ночную чайную к Брыкову, попил я чайку, пошел в Брыков ресторан, заказал на 2 коп. бульонки, на 3 коп. душенки, на копейку хлеба, на 2 коп. огурцов, я наелся по горло, пошел в ночлежный дом Кулакова… там я выпил на 5 коп. и пошел на нары спать за 7 коп. Когда выспался, и я встал, взял я чайник, и пошел я в водогрейню, там я заварил чаю, пошел я на рынок, купил один белый хлеб за 3 коп. и четверть обрезков за 3 коп. и на 4 коп. купил сыру, и пошел я в номер, напился, наелся»[241].