Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Борьба полиции со студенческими волнениями, составлявшими большинство выступлений в 1880–1890 годы, представляется относительно легкой из-за компактного расположения излюбленных мест учащихся на карте города. Пространство Моховой улицы без труда оцеплялось полицией с двух сторон, кроме того, за десятилетия студенческих «шалостей» действия полицейских в данном районе были отрепетированы до крайней степени.

«Латинский квартал» находился в самом центре города, был ограничен пространством Бульварного и Садового кольца. На Тверском бульваре белел дом московского обер-полицмейстера, на Тверской улице возвышался дворец генерал-губернатора, поэтому полицейские особенно ревностно охраняли особняки представителей городской власти. Неподалеку располагалось и здание Тверской части, куда частенько доставляли «политических». Горожане говорили друг другу: «Политика везут «под шары» в Тверскую!»

Центр города с его прямыми бульварами был неудобен для действий протестующих: улицы, рассчитанные на перспективу и видовое восприятие, отлично простреливались. Парижский префект Жорж Осман в 1860-е годы начинал работы по перестройке французской столицы во многом как раз из-за волнений предыдущей эпохи. Старые улочки центральных кварталов легко перегораживались баррикадами, а после появления широких бульваров действия бунтовщиков стали скованны и затрудненны.

Гораздо менее удобными для действий по наведению порядка в Москве представлялись городские окраины, населенные фабричными рабочими и бастующей беднотой. Одновременно был запущен процесс социальной дифференциации: центр города застраивался преимущественно фешенебельными доходными домами и особняками состоятельных купцов, а недорогая жилплощадь располагалась на окраинах. Активные протестные действия в 1905 году развернулись в районах Миусы, Грузины, Пресня, где концентрация промышленных предприятий и жилья рабочих достигала пика. Кроме того, во время подобных выступлений у полиции нарушался алгоритм действий, вырабатывавшийся в течение десятилетий, как это происходило со студенческими выступлениями в районе Моховой улицы и Бульварного кольца.

1905 год в древней столице был богат на многочисленные уличные выступления. Нарастание противоречий вылилось в октябрьскую стачку и вооруженное восстание в декабре 1905 года. Уже в феврале агентура доносила, что настроение студентов и рабочих «довольно тревожное»[317]. А. А. Лопухин писал, что деньги на приобретение оружия собирают интеллигенты, адвокаты, представители купечества. Московский генерал-губернатор Сергей Александрович отмечал в письме к великому князю Константину Константиновичу, что московские рабочие есть «элемент менее податливый» в деле революционной пропаганды, и перечисляет все предпринятые им меры: организация лекций, устроение народных домов, касс взаимопомощи.

Но печальные события в Петербурге стоят перед глазами: «Что касается стачек и забастовок здесь, то пока они идут вяло, т. е. забастует какая-нибудь фабрика, то на другой день снова действует, а другая забастует, и так все время. Но вот тут-то являются полезными военные меры предупреждения и охранения – чем я теперь и занят, чтобы избежать кровавого столкновения с войсками!»[318]

Многие горожане открыто поддерживали убийство великого князя Сергея Александровича, студенты на Кузнецком Мосту кричали «Ну, этот готов!», даже дворяне отнеслись к теракту равнодушно.

Дарование Манифеста 17 октября в городе встретили с воодушевлением. В ресторанах поднимали тосты за свободную Россию. Возле гостиницы «Дрезден» прошла стихийная манифестация студентов, ее свидетелем стал английский литератор Морис Бэринг: «Они собрались у дома генерал-губернатора. Тот появился на балконе и произнес речь, в которой сказал, что надеется, поскольку теперь нет полиции, студенты смогут сами соблюдать порядок… В это мгновение появились казаки, но из дома вышел чиновник и сказал, что в них нет необходимости, после чего удалился под восторженные крики, вопли и свист толпы».

В столкновения с полицией вылились похороны Н. Э. Баумана. 19 октября московский городской голова В. М. Голицын вместе с делегацией городской думы явились к генерал-губернатору П. П. Дурново. Предчувствуя беспорядки, просители ходатайствовали «…о том, чтобы во время похорон по всему пути следования погребальной процессии полиция и войска не были выставляемы»[319].