26 июня 1942 года, за несколько часов до «перемещения» состоялась встреча представителей СС и полиции с ортскомендантом майором фон Вурмбом. Согласно рапорту начальника штаба жандармерии капитана Хааслера, на встрече Баттель «пытался защитить евреев, работавших на вермахт», активно возражал против их «перемещения». «Перемещенные» в Яновский молодые люди до того работали на вермахт, обслуживая железную дорогу. Жандарм также пишет, что «ни при каких обстоятельствах не мог допустить, чтобы обер-лейтенант доктор Баттель вмешивался в дела, которые не относятся к компетенции местного командования». Хааслер даже хотел было направить жалобу на него по инстанции, но «воздержался, чтобы не нарушить хорошее в остальном взаимопонимание между вермахтом и полицией безопасности».
Это взаимопонимание, по его словам, вскоре ухудшилось, поскольку Вурмба на посту коменданта сменил майор Лидтке, который «одобрял и поддерживал линию своего адъютанта и стремился защитить «евреев вермахта». Вурмб никак эту «линию» не поддерживал и за споры с полицией ненадолго засадил Баттеля под домашний арест.
«…Они забирали людей всю ночь, – пишет в дневнике Рения 26 июня 1942 года, в свой день рождения. – Много жертв, отцы, матери, братья. Красное море нашей крови…» Откуда кровь, поясняет ее сестра, рассказывая, как «1260 евреев погрузили в вагоны для скота и отправили на принудительные работы в Яновский. Слова гестаповцев, слова шефа гестапо Бентина были абсолютно лживыми, они обманули доверие юденрата, оказывавшего помощь в их грязной работе. <…> Гестаповцы прямо на путях расстреляли многих из родственников, пришедших проводить своих». Судя по отчету полиции безопасности, эсэсовцы собирались под шумок депортировать и членов семей тоже, а как только те попытались скрыться, решили, что проще уничтожить их на месте.
Тогда же, когда в Яновский привезли юношей из Перемышля, туда прибыла команда из Травников – учебного лагеря СС, где готовили охранников концлагерей. Ее возглавлял польский «фольксдойче» – унтершарфюрер СС Рихард Рокита, бывший музыкант еврейского кафе «Астория» в Катовицах. Расстрелы в концлагере производились под звуки созданного по его инициативе оркестра. Во главе оркестрантов (всего их было сорок человек) – профессор Львовской государственной консерватории Штрикс, автор скорбной мелодии, названной узниками «Танго смерти».
…Яновский лагерь будет ликвидирован в ноябре 1943 года, после расстрела оставшихся в живых узников казнят и музыкантов из оркестра Штрикса. Они вновь сыграют «Танго смерти» и по одному будут выходить на середину круга под пули эсэсовцев. Последним выйдет профессор и, опустив скрипку, поднимет над головой смычок и на немецком языке запоет польскую песню: «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня».
Мелодию «Танго смерти», как и фото лагерного оркестра, можно найти в Сети, но та ли это мелодия на самом деле, не известно. Ноты не сохранились, а несколько уцелевших узников при попытке воспроизвести ее по памяти впадали в транс или заходились в рыданиях.
К тому моменту молодых людей из Перемышля там уже не было, их увезли в Белжец. Белжец был одной из трех фабрик смерти (еще Собибор и Треблинка), выстроенных на территории Польши в рамках государственной программы Третьего рейха, согласно которой предполагалось провести «переселение» большей части еврейского населения Европы. Программа получила название «Операция «Рейнхард» – по имени убитого партизанами в Праге шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха, того самого, который созвал 20 января 1942 года Ванзейскую конференцию об «окончательном решении еврейского вопроса».
«Высмеивал гестапо»
Вступать в споры с гестапо было небезопасно. В 1935 году прусский высший административный суд принял постановление, в соответствии с которым приказы и действия гестапо не подлежали судебному пересмотру в судах. Как разъяснил официальный юрист нацистской партии обергруппенфюрер СС Вернер Бест, «до тех пор, пока полиция осуществляет волю руководства, она действует в рамках закона». «Закон и воля фюрера неразделимы», – подчеркнул Геринг в беседе с прусскими прокурорами 12 июля 1934 года.
Это происходило в том самом прусском суде, который издавна славился своей независимостью. Фридрих во время строительства Сан-Суси хотел снести стоявшую рядом ветряную мельницу и предложил выкупить ее у хозяина. Мельник наотрез отказался, а в ответ на слова короля, что он мог бы ее конфисковать, ответил: «Да, ваше величество, могли бы, если бы в Берлине не было судебной палаты». Та мельница до сих пор там стоит.