Мотив Х

Все из-за этих СМС, которые отказывались оставлять ее в покое. Она уже получила шесть сообщений. Одно с угрозами похуже другого. Она будет не просто изнасилована, когда меньше всего будет этого ожидать. Ей грозила порка, ее закидают камнями и будут трахать до тех пор, пока от ее вонючей гребаной еврейской киски не останутся одни куски мяса. В нее будут плевать, на нее помочатся, ее будут пинать ногами, и так продолжалось весь день.

До сих пор она никому об этом не говорила. Ни Тувессон, ни кто-либо другой из команды не знали об угрозах, им было известно только то, что Зиверт Ландерц открыто обращался к ней в газетах. Не то чтобы она не воспринимала это всерьез и чувствовала себя неловко. Наоборот, она была глубоко потрясена и находилась в шоке от всего этого.

В какой-то момент ее словно прорвало, она внезапно расплакалась, когда уже преодолела весь путь до маяка в Куллене. Ирен опустилась на одну из скамеек на смотровой, чтобы ее обдуло морским ветром. Она сидела и просто смотрела на море, которое казалось бесконечным.

Но ни при каких обстоятельствах она не хотела поддаваться страху, ведь именно этого они и добивались. Если бы она рассказала обо всем Тувессон, та была бы вынуждена принять контрмеры, которые, в свою очередь, приведут к появлению новых заголовков, а именно этого они и ждали. Им нужна была огласка этой ситуации. Оказать сопротивление и позволить полицейским в форме охранять ее дверь означало бы показать свою слабость, что только сделало бы их еще сильнее.

Какой смысл пугать, если никто не боится? Зачем выходить на демонстрацию, если никто не придет и не посмотрит? Ни журналисты, ни мелькающие камеры, ни громкие демонстранты по ту сторону баррикад.

Она сняла шлем, заглушила мотоцикл и пошла на участок, где Хампус пытался восстановить газон. Вокруг него летали комары, привлекаемые потом, который проступил через промокшую майку. Должно быть, он работал уже несколько часов. Сад больше не похож на строительную площадку, и большая часть газона снова была на месте.

Но свастика все еще была видна, при некоторых ракурсах даже с большей четкостью, чем раньше. То ли из-за неровностей газона, то ли из-за того, что он был вытоптан и почвы и глины было больше именно там, где Хампус работал активнее всего, — понять это было невозможно.

Казалось, лужайку уже никогда нельзя будет восстановить. Как будто не важно, сколько они будут копать, сгребать землю и пытаться выровнять некоторые участки. Свастика была там, чтобы остаться навсегда, ее не скроет ни зеленая трава, ни даже растущие то тут, то там одуванчики.

— Ну вот ты и явилась. — Хампус воткнул лопату в землю, повернулся к ней и убрал волосы с лица. — Где, черт побери, тебя носило?

— Я была на работе, — сказала она, расставив ноги пошире, так, чтобы показать, что не собирается выслушивать очередную порцию дерьма. — У нас много дел, если вдруг ты не в курсе.

— Видимо, не настолько, чтобы ты не могла уехать больше двух часов назад. — Он улыбнулся и положил под верхнюю губу пакетик сосательного табака. — Я звонил в полицейское управление и спросил у вашего парня, который работает в приемной. По его словам, ты давно уехала домой.

— Да, я сделала небольшой крюк вверх мимо Куллена. Мне нужно было немного побыть одной.

— Значит, вот что тебе было нужно? Интересно. А тебе не могло прийти в голову, что надо бы вернуться домой пораньше и немного помочь с этим? — Хампус показал на газон.

— Вообще-то нет. — Она покачала головой. — С чего бы это? Это же тебе понадобился дом с садом, а не мне. Ты забыл, что это твой маленький проект?

— Мой? — Хампус с такой силой ткнул себя указательным пальцем в грудь, что ему, должно быть, стало больно. Он сделал шаг к ней. — Какого хера это «мой» проект? Это все из-за тебя! Если бы не ты и не твоя гребаная работа, ничего бы не случилось!

Она заметила — он разгневан, а кровь так сильно пульсирует в венах на его шее, что было бы неудивительно, если бы одна из них вдруг лопнула.

— Ну да, очень удобная позиция, — хмыкнула она, хотя до этого думала промолчать. — Я просто выполняю свою работу, занимаюсь расследованием убийства, которое, так уж вышло, коснулось темы мигрантов. — Она совсем не хотела говорить об этом, даже упоминать, ведь реальной причиной, по которой она хотела уйти от него, были их деструктивные отношения. Но она не могла больше сдерживаться.

— Твоя работа? — Хампус покачал головой. Он выглядел веселым, как будто в любой момент готов был расхохотаться. — Я не собираюсь вмешиваться в то, как ты делаешь свою работу. — Но улыбка была ничем иным, как последним отвлекающим маневром перед решающим броском. — Но положа руку на сердце. Действительно ли было оправдано держать Зиверта Ландерца так долго?

Она больше не могла сдерживаться. Хотя знала, что это неправильно, но было уже слишком поздно.

— По крайней мере, я понимаю, почему он разозлился, — продолжал Хампус.

— Конечно, понимаешь! Почему бы и нет? Ты же голосовал за него, черт бы тебя побрал!

— Что?