Мозаика Парсифаля

– Так много сообщений, – монотонно пробубнил старик, как будто цитируя Талмуд. – А… Куда же подевались эти имена… эти планы… – бормотал Хандельман, склонившись над столом и роясь в кипе бумаг. – Так много посетителей и разных посланий… невозможно запомнить.

– Послушайте меня! Бруссак не сообщила бы мне вашего имени и не сказала бы, где можно вас разыскать, если бы я решил вам солгать. Мне необходимо найти ее! С ней – с нами – поступили просто ужасно, и она не понимает этого!

– «Возражения, произнесенные в диспуте с Арием»[52], – пропел Хандельман. Он выпрямился и держал в свете лампы пачку исписанных листков. – Очень интересная тема. Речь идет о Никейском соборе – это пятый век. Мало кто понимает тот период дискуссий с Восточной церковью.

«Он может не захотеть с тобой разговаривать». Слова Бруссак.

– Куда вы ее отправили, черт побери?! Прекратите ваши игры! Потому что, если потребуется, я…

– Что? – откликнулся Джекоб Хандельман, откладывая бумаги и оборачиваясь. Стекла очков в металлической оправе резко блеснули в свете торшера.

Вот оно. Оно здесь. Глаза за стеклами в металлической оправе, собранность за внешней расслабленностью… Походка. Нет, это походка не прелата, вступающего под церковные своды, не средневекового барона, входящего в пиршественный зал… это поступь человека в мундире. В черном мундире!

Хейвелока ослепили молнии прошлого, в голове прогремели взрывы… тогда и сейчас, сейчас и тогда! Не восемь и не десять лет тому назад, а много раньше. Его ранние годы. Ужасные годы! Этот человек один из тех! Образы прошлого подтверждали догадку. Он увидел стоящего перед ним человека точно так, как видел его в то время. Крупное лицо – без бороды, – длинные прямые волосы, но не седые, а соломенного – арийского — цвета. Он прохаживался с самодовольным видом вдоль траншей. Автоматная очередь. Крики.

Лидице!

Майкл, словно в трансе, двинулся к Хандельману, вытянув вперед руки со скрюченными, как когти, пальцами. Зверь, готовый к схватке с мелким и злобным хищником.

– Ш-ш-ш-ш-то с вами? – прошипел старик. – Опомнитесь! Вы с ума сошли! Посмотрите на себя… Вы же больны!.. Не приближайтесь ко мне.

– Раввин! Господи, ну и сукин сын! Неслыханная сволочь! Кем ты был тогда – обер-лейтенант? Майор?.. Нет, рейхсфюрер![53] Я узнал тебя! Лидице!

Глаза старика, увеличенные толстыми линзами, расширились в ужасе.

– Вы сумасшедший! Полный, законченный безумец! Оставьте мой дом! Вам нет в нем места. После всех страданий, которые мне пришлось перенести, теперь мне приходится выслушивать бред безумца!

Причитания старикана, шарящего правой рукой по столу, чуть было не отвлекли внимание Майкла. Он прыгнул вперед лишь тогда, когда в руке оказался пистолет. Прежде чем открыть дверь, старик – на всякий случай – неплохо подготовился. Рейхсфюрер не забыл свое прошлое. Убийца чехов, поляков, евреев. Человек, скрывший свою личину под именем одного из тех несчастных, которых он пачками отправлял в газовые камеры или на расстрел.

Старик не успел увернуться и оказался прижатым спиной к столу. Хейвелок схватился за пистолет, всунул палец под спусковой крючок, заблокировав его, и резко рванул руку вниз с намерением вырвать оружие. Но старик оказался крепок. Не выпуская пистолета, он изогнулся, мгновенно напрягшись. Жутко оскалившись, он левой рукой вцепился в лицо Хейвелоку, пытаясь выцарапать глаза.

Хейвелок отчаянно крутил головой; в этот момент старику удалось вывернуться из-под него, но не больше. Оба, как в клинче, лежали на краю стола, не в силах вырваться. Неожиданно для старика Майкл высвободил правую руку, сжимавшую пистолет, и мгновенно изо всех сил обрушил кулак в то место, где, по его предположению, должна была быть физиономия Хандельмана.

Немец вскрикнул – разбитые стекла очков врезались в глаза. Он схватился обеими руками за лицо. Со стуком ударился о пол пистолет.

Хейвелок поднялся, рывком поставил немца на ноги и зажал ему пасть ладонью. Глаза обжигала боль, кровь и слезы застилали зрение, но он все же мог видеть, а нацист – нет.

– Если разинешь пасть – пристрелю немедленно! – сообщил он. – Садись!

Майкл развернул немца от стола и толкнул его в ближайшее кресло с такой силой, что голова того ударилась о спинку. Оправа разбитых очков, как ни странно, прочно держалась на носу, словно составляла единое целое с этой отвратительной мордой.

– Я ослеп! – взвизгнул старый вояка из Лидице. – Сумасшедший ворвался в мой дом и…

– Перестань! Я там был и все помню!

– Безумие! – Судорожно глотая воздух, Хандельман поднял руку, чтобы снять очки.

– Не трогать! – приказал Хейвелок. – Оставь очки на месте.

– Молодой человек, вы…