Мозг, исцеляющий себя. Реальные истории людей, которые победили болезни, преобразили свой мозг и обнаружили способности, о которых не подозревали

Поврежденный мозг часто оказывается не в состоянии объединять сигналы, поступающие от разных органов чувств. К примеру, сохранение равновесия требует интеграции данных от среднего уха (определяющего положение в пространстве) со зрительной информацией (визуальное отслеживание горизонтальных линий тоже частично является функцией ствола мозга) и с ощущениями от ступней ног. Когда сигналы от этих систем перестают синхронизироваться из-за повреждения мозга, человек испытывает дезориентацию; это называется проблемой сенсорной интеграции.

Я предположил, что «визуальный крик», испытываемый Габриэллой при виде полосатой рубашки, имел причину в том, что ее мозг отчаянно искал горизонтальные линии для ориентации в пространстве, но сигналы от зрительной коры искажались при передаче в систему равновесия. При повреждении сенсорной части мозга уровень электрической активности в ней повышается, и мы испытываем перегрузку ощущениями.

Сенсорные системы включают два вида нейронов: те, которые возбуждаются внешними стимулами, и ингибиторные нейроны, которые приглушают и фильтруют ощущения, чтобы мозг не был оглушен избыточным количеством лишней информации. (К примеру, когда звонит будильник, мозг получает мощный стимул из-за срабатывания возбуждающих нейронов. Но если стимуляция становится слишком интенсивной, полезно иметь ингибиторные нейроны, которые «приглушают» звук.) При повреждении ингибиторных нейронов пациент испытывает сенсорную перегрузку, а иногда ощущения буквально причиняют боль. Когда я рассказал Габриэлле об этих нарушениях сенсорной интеграции, она испытала большое облегчение, поняв, что ее проблемы не являются чем-то исключительным и вписываются в общую картину.

Пока мы беседовали, отец Габриэллы заметил, что доктор Кан освободился, и отошел поговорить с ним. В течение двух лет после операции у его дочери развилась хроническая инфекция, называемая фолликулитом – воспаление волосяных фолликул на спине. Ни антибиотики, ни другие медицинские средства не помогали. Поскольку Кан имел большой опыт в лечении кожных проблем, доктор Поллард по просьбе дочери рассказал ему о фолликулите у Габриэллы. «Может ли лазерный свет вылечить ее?» – спросил он. Кан заверил, что может. «Приходите в любое время», – сказал он.

Когда мы вышли на улицу, доктор Поллард с Габриэллой предложили подвезти меня до дома; их автомобиль стоял рядом с моим офисом. Короткое расстояние, которое я с такой легкостью преодолел полтора часа назад, теперь растянулось из-за медленной и неуверенной походки Габриэллы. Мы замедлили ход и приноровились к ее шагу. Потом мы сели в автомобиль и за пятиминутную поездку до моего дома обсудили свои впечатления о лекциях. Я считал, что световая терапия может помочь Габриэлле, так как после операции неизбежно должны были остаться рубцы и воспаление в окружающих тканях. Я подозревал, что она страдает от «зашумления мозга» и выученной беспомощности и что не все нейронные сети, связанные со стволом ее мозга, фактически мертвы; некоторые из них могли быть повреждены и могли подавать беспорядочные сигналы, в то время как другие находились в латентном состоянии. Если лазеры смогут вылечить воспаление и стимулировать кровообращение и приток энергии к этим клеткам, то Габриэлла, как и пациенты с травматическими повреждениями мозга, может значительно улучшить свое состояние. Мы договорились оставаться на связи.

Визиты в клинику Кана.

В следующие недели я часто посещал клинику и исследовательскую лабораторию Кана. Я смотрел, как работают лазеры, разговаривал с сотрудниками, сам осматривал оборудование и учился пользоваться им. В клинике Кана «Медитех» работали сорок пять человек, в основном клиницистов, но также конструкторов из лазерной лаборатории. Цель моих визитов заключалась в том, чтобы посмотреть, как лазеры влияют на мозг, но сначала я хотел разобраться, как они работают, и убедиться, что серьезная лазерная терапия пригодна для лечения распространенных травм и болезней.