Левитин, Аутуотер и оркестр исполнили увертюру Эгмонта, четвертую часть симфонии № 9, вторую часть симфонии № 3 и всю симфонию № 5. Пока оркестр играл Бетховена, слушатели пользовались миниатюрными цифровыми устройствами, чтобы в реальном времени регистрировать эмоции, вызываемые тем или иным музыкальным фрагментом; компьютер в реальном времени обрабатывал все результаты. Было увлекательно наблюдать, как значительное большинство людей, услышав музыкальную композицию без слов, испытывают одну и ту же эмоцию, будь то печаль, скорбь или радостное предвкушение. Все мы знаем, что определенные музыкальные фрагменты кажутся веселыми, грустными или пугающими, но это была очень наглядная демонстрация того, как звуковые колебания оказывают очень сходное влияние на, казалось бы, такие разные мозги разных людей. Левитин объяснил, как музыка – ее тембр, тон, вариации, ожидаемые и неожиданные переходы – влияет на мозг, вызывая эмоциональные реакции. Концерт завершился под гром аплодисментов, но вечер не закончился. Вместо того чтобы выходить на улицу, люди собрались в фойе с видом на зеленый бульвар и слушали выдающегося азиатского пианиста, который играл для всех.
Потом я увидел ее. Я и подумать не мог, что Габи, испытывавшая серьезные проблемы с восприятием звуков, придет на концерт Бетховена, который писал оглушительную музыку. Хотя еще недавно я читал письмо, где она утверждала, что вполне поправилась, я не сознавал, до какой степени. Она быстро направилась ко мне уверенной походкой. Ее лицо сияло, глаза ярко блестели.
Представив меня двум своим друзьям, она сказала:
– Когда я в последний раз решилась прийти на один из этих концертов, то была настолько дезориентирована, что мне пришлось еще полчаса просидеть на месте после окончания. Потом, когда я встала, – она указала в сторону дальнего выхода на бульвар, примерно в двадцати трех метрах от нас, – мне потребовалось еще двадцать минут, чтобы дойти отсюда до выхода, и это при том, что мне помогали другие люди.
Мозг этой женщины был преображен с помощью света.
Кан, казалось, был меньше всех удивлен успехами Габи. В начале апреля мы с ней снова встретились в клинике Кана, и он показал мне, как он направляет свет на ее голову над участками черепа, ближайшими к стволу мозга и мозжечку. Когда он располагал световые приборы на ее голове, Габи поднимала волосы, и я мог видеть пятидюймовый шрам за ее ухом – след от хирургического вмешательства, которое спасло ей жизнь.
Я поддерживал связь с Габи в течение следующих восьми месяцев. Она приступила к световой терапии в конце декабря 2011 года и проводила два сеанса в неделю. К началу марта 2012 года она сократила количество сеансов до одного раза в неделю и объявила, что кратковременная и долговременная память полностью восстановилась, что она может выполнять несколько задач одновременно и, что самое главное, может ясно мыслить. Ее страх перед утратой мыслительных функций остался позади.
Она выполняла разные комплексы упражнений, включая водную гимнастику и тай-цзи, чтобы окончательно решить проблемы с равновесием.
Благодаря своей активной позиции по отношению к болезни она была идеальной пациенткой. Лазерная терапия исцеляла ее ткани, но ей по-прежнему приходилось заново учиться делать вещи, с которыми она легко справлялась раньше. Это требовало регулярных умственных тренировок, в том числе тренировок произвольного внимания. Ей было трудно объяснить здоровым людям, что каждый маленький шаг вперед мог стоить ей нескольких дней упадка сил, потому что на самом деле эти «маленькие шаги» были совсем не маленькими. Они были для нее чрезвычайно важными, как если бы она впервые усваивала каждый навык, поскольку нейроны, отвечавшие за этот навык, часто делали это в первый раз, а те нейроны, которые делали это раньше, были безвозвратно утрачены. Но после начала световой терапии Габи заметила, что эпизоды упадка сил стали гораздо более редкими. Когда женщина, с которой она работала, надела блузку в горизонтальную черно-белую полоску, Габи сказала: «Теперь я могу выносить это, и мне больше не нужно просить ее надевать что-нибудь сверху. Ощущение по-прежнему тревожное, но ни о каком «визуальном крике» больше нет и речи!»
«Ко мне вернулось нормальное музыкальное восприятие», – продолжала она. Музыка больше не мучила ее, а наполняла энергией и воодушевляла. «Это грандиозно, потому что музыка так важна для меня… И я могу танцевать!» – объяснила она, когда равновесие вернулось к ней.
«На прошлой неделе я встретилась со знакомым хористом, – продолжала она. – Он видел меня, когда я говорила и двигалась словно во сне. Он сказал: «Боже мой, вы ходите!» А я сказала: «Очень приятно, когда кто-то замечает улучшение». Тогда он сказал: «Вы не понимаете: это не просто улучшение, а прорыв в новую вселенную».
Доказательство того, что лазеры лечат мозг.