Мозг: прошлое и будущее. Что делает нас теми, кто мы есть

Философ Джон Серл, смеясь над бихевиористской позицией, рассказывал анекдот. Два строго объективных бихевиориста в постели подводят итоги после занятий любовью: «Тебе было очень хорошо, а мне?»[423]

. Субъективных чувств для них не существует, только наблюдаемое поведение. Однако главная неудача поджидала бихевиоризм даже не в спальне. Психологи-бихевиористы все больше стремились описать человеческую деятельность высшего уровня в терминах обусловливания низшего уровня и все чаще сталкивались с серьезными недостатками своей теории как таковой. В 1959 году бихевиористскую систему ждал смертельный удар. Молодой лингвист Ноам Хомский опубликовал одну из самых ярких уничижительных критических статей в истории науки, а мишенью для нее стал лично Скиннер. Формально критика Хомского была рецензией на книгу Скиннера «Вербальное поведение», где делалась попытка описать человеческий язык с позиции оперантного обусловливания. Скиннер утверждал, что вербальные диалоги можно объяснить теми же отношениями стимула-реакции, которые формируются при обусловливании[424]

. По мнению Скиннера, подкрепление связывает различные высказывания со сложными стимулами в реальном мире; таким образом, стимулы определяют, что именно говорится в том или ином контексте. Хомский не оставил камня на камне от этой идеи, назвав ее расплывчатой и упрощенческой[425]

. Однако он не ограничился критикой содержания книги Скиннера, а рассмотрел все краеугольные камни бихевиоризма в более широком смысле и развенчал этот подход в целом, а не только применительно к языку. Его обзор «Вербального поведения» стал такой же крупной вехой в психологии, как и манифест Уотсона.

Хомский утверждал, что вне строго контролируемой обстановки бихевиористской лаборатории понятия стимула, реакции и подкрепления определены так плохо, что практически теряют смысл. Особенно сложно рассматривать с таких позиций ситуации с участием большого количества стимулов, в которых производится много различных действий. Скажем, если маленькая девочка заплакала после того, как намочила подгузник, играя с игрушками в своей кроватке, а в это время дедушка пел ей песню, и при этом ей дают печенье, какое из множества действий девочки подкрепляется и какие стимулы ассоциируются с наградой-печеньем? Кроме того, Хомский отметил многочисленные примеры действий, совершаемых безо всякого подкрепления, – скажем, неустанную работу ученых над исследованиями, которые почти никого, кроме них, не интересуют и за результаты которых они не получат никакой очевидной награды. Как бихевиоризм объяснит, что придает столько сил этим умникам? В защиту Скиннера (и на основании своего собственного опыта как ученого) могу заметить, что здесь все же есть некоторые внешние мотивы, однако Хомский хотел высказать более общее соображение. Он утверждал, что действия, которые мы совершаем, не ожидая награды, можно убедительно объяснить лишь внутренними когнитивными факторами – иначе говоря, вариантами ментализма, столь ненавистного бихевиористам. Напротив, Хомский заключил, что «открытиями, сделанными в лабораториях теоретиков подкрепления… можно объяснить сложное человеческое поведение лишь очень грубо и поверхностно»[426]

.

Статья Хомского, бичующая Скиннера, стала катализатором решительного разворота психологии обратно в сторону изучения внутренних процессов личности, и теперь это называют когнитивной революцией. Исполинский маятник качнулся в очередной раз, табу бихевиоризма были сняты, и сознание снова стало приличной темой для обсуждения. Некоторые идеи, характерные для психологии до прихода Уотсона, в результате когнитивной революции получили вторую жизнь. Прежде всего это была твердая убежденность, что главная движущая сила в жизни человека – это не окружение, а сознание. Психолог Стивен Пинкер так описывает когнитивистскую картину мира: «Разум связан с миром через органы чувств, преобразующие физическую энергию в информационные структуры мозга, и двигательные программы, с помощью которых мозг контролирует мускулы»[427]. Ментальная деятельность, существование которой в мозге наконец признали, подобно главнокомандующему, с которым мы уже встретились в главе 5, руководит действиями, основанными на входящих данных, с присущими ей авторитетностью, гибкостью и независимостью.