Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Хотя в мозге 80 миллиардов нейронов, количество их типов и количество

правил пластичности не так велико, и они доступны для понимания. Создание искусственной версии каждого типа нейрона — в виде физического устройства вроде микросхемы или же в виде подпрограммы — выполнимая задача. В любом случае эти искусственные нейроны смогут получать определенные последовательности входящих сигналов через искусственные синапсы и генерировать соответствующие исходящие последовательности. Если каждый искусственный нейрон будет генерировать верную исходящую последовательность в ответ на любую входящую, которая могла бы поступить на его реальный прототип, то мы получим необходимые компоненты для построения искусственного мозга.

Схема соединений в каждом мозге чрезвычайно сложна, и поэтому легко заявить, что ее невозможно понять даже при небольшом разнообразии типов нейронов. И все же есть основания полагать, что с этой сложностью можно справиться. Связи между нейронами не случайны: они подчиняются правилам, которые можно расшифровать. Например, в области мозга, которая называется корой мозжечка, нейроны одного типа, клетки Гольджи, с помощью синапсов связаны с многочисленными аксонами мшистых волокон и с аксонами гранулярных клеток. Как оказалось, клетки Гольджи с помощью своих аксонов также могут связываться с соседними клетками Гольджи и вызывать их торможение (это взаимный процесс: соседние клетки тоже их затормаживают). Обладая этой информацией, мы можем создать клетки Гольджи искусственного мозга.

Создание мозга как такового существенно отличается от создания мозга конкретного человека. Если мы хотим получить копию мозга того или иного человека, нам необходимо знать все специфические связи в нем. Ваши специфические связи отличаются от моих — именно поэтому мы ведем себя по-разному, у нас разные реакции и склонности, а главное, у нас разная память. Но связи в вашем и моем мозге формировались — на протяжении всей жизни, начиная с утробы матери — по одним и тем же правилам, хотя и под влиянием личного опыта. Если бы мы решили создать копию вашего или моего мозга, нам понадобилась бы карта всех сотен триллионов специфических связей с указанием их свойств, а также способность все это воспроизвести. Если же мы просто хотим получить копию человеческого мозга вообще, с его собственными реакциями и склонностями, достаточно лишь следовать основным правилам выстраивания связей.

Те же аргументы справедливы в отношении синаптической пластичности и памяти. Если мы хотим воспроизвести мозг конкретного человека с его памятью, нам нужно знать не только все специфические связи, но и силу каждой из них. Если же мы преследуем цель создать еще одного «человека», у которого со временем сформируются собственные воспоминания и личность, то достаточно лишь встроить правила пластичности в каждый синапс. Это проще, чем получить специфическую информацию для каждого из синапсов, которая необходима для создания искусственной версии конкретного человека (в тот или иной момент его жизни).

Даже осознав, что необычайно сложную работу мозга можно разбить на ряд поддающихся решению задач, нелегко представить, как связать все это с поведением, познанием, эмоциями и памятью. На этом этапе нам помогут мысленные эксперименты. Они называются мысленными, поскольку мы не в состоянии провести их в реальности — из-за неосуществимости, дороговизны или чего-то еще. Но сам процесс, когда мы воображаем эти эксперименты и их результат, может быть чрезвычайно познавательным. Эйнштейн использовал мысленные эксперименты с путешествием на световом луче для обдумывания идей, которые легли в основу специальной теории относительности. К счастью, нам не обязательно быть Эйнштейнами, чтобы прибегать к мысленным экспериментам для понимания того, как работает мозг.

Начнем с самого простого. Рассмотрим такой базовый рефлекс, как моргание — реакцию на прикосновение к коже вблизи глаза. Прикосновение возбуждает сенсорные нейроны, окончания которых находятся в коже, а аксоны тянутся в спинной мозг, где через возбуждающие синапсы активируют другие нейроны. Эти нейроны, в свою очередь, возбуждают нейроны другого типа, получившие название моторных, которые передают сигналы в мышцы века, вызывая рефлекторное моргание. Представим, что у нас есть техническая возможность изготовить искусственные устройства, достаточно маленькие, чтобы заменить нейроны, участвующие в этом рефлексе. После такой замены рефлекс будет работать точно так же, как с настоящими нейронами: прикосновение к коже вызовет рефлекторное моргание, неотличимое от обычного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука