Читаем Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге полностью

Нет такого закона, который помешал бы нам создать машину, умеющую думать

Майкл Маук

ИСКУССТВЕННЫЙ РАЗУМ — последний писк моды в книгах и кинофильмах. Популярность таких персонажей, как коммандер Дейта из телесериала «Звездный путь: Следующее поколение», показывает, что нам очень нравится размышлять о возможности появления думающих машин. Эта идея захватывает все больше умов после реальных успехов искусственного интеллекта, таких как победа программы Deep Blue над чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым и выигрыш компьютера Watson в телевикторине Jeopardy!

 Достижения в узких областях, подобных этим играм, действительно впечатляют, однако до появления машины с разумом, похожим на человеческий, еще очень далеко.

Что нужно, чтобы преодолеть эту пропасть? Все на удивление просто: упорная работа. На сегодняшний день еще не открыт фундаментальный закон, который запрещал бы создание искусственного разума. Напротив, исследования в области нейробиологии позволили выявить многие важные принципы работы клеток мозга, и широкомасштабные проекты по изучению коннектома вскоре могут дать нам полную схему соединений человеческого мозга в тот или иной момент времени. Конечно, еще предстоит разобраться во множестве деталей, и для достижения этой цели быстродействие и мощность компьютеров должны многократно превышать нынешние, какими бы впечатляющими они сейчас ни казались. Таким образом, на этом пути нет никакого концептуального барьера в виде универсального принципа (противоположная точка зрения высказывается в эссе Николелиса в этой книге)[490]. Здесь я попытаюсь обосновать это утверждение, показав, как проекты по воссозданию мозговых процессов помогают расширить знания о мозге и о нас самих.

Пессимизм относительно понимания или моделирования человеческого мозга начинается с осознания его, мозга, необъятности и сложности. Наш мозг состоит из приблизительно 80 миллиардов нейронов, образующих гигантскую сеть с 500 триллионами связей, которые называются синапсами. Как и в случае с любым вычислительным устройством, понимание его работы требует знания свойств основных компонентов (нейронов), природы связей между ними (синапсов) и структуры соединений (схемы коммутации). Цифры действительно впечатляют, но важно понимать: и нейроны, и их связи подчиняются конечному числу понятных правил.

80 миллиардов нейронов человеческого мозга следуют разным вариантам одного довольно простого плана. Каждый нейрон генерирует электрические импульсы, которые распространяются по похожим на провода аксонам к синапсам, где вырабатываются химические сигналы для других нейронов. Суть работы нейрона в том, что он получает химические сигналы от других нейронов и генерирует собственные электрические сигналы на основе правил, определяемых его физиологией. Эти электрические сигналы затем снова преобразуются в химические в следующем синапсе сигнальной цепи. Таким образом, мы поймем, что именно делает нейрон, если сумеем описать правила преобразования входящих сигналов в исходящие — иными словами, если смоделируем его работу с помощью устройства, в котором будет реализован тот же набор правил. Согласно разным подходам к классификации, всего насчитывается порядка сотен (не десятков и не тысяч) типов нейронов[491]. Поэтому создать достаточно точное описание правил преобразования входящих сигналов в исходящие для всех типов нейронов — не такая уж непосильная задача. И в этом деле уже достигнут значительный прогресс[492]

.

А что насчет синаптических связей между нейронами? По всей видимости, не существует непреодолимых препятствий, которые помешали бы нам понять устройство и работу этих связей. Принципы их действия изучены достаточно хорошо. В синапсах содержатся белковые микромашины, которые преобразуют электрические сигналы, генерируемые нейроном, и запускают выделение микроскопических количеств нейромедиаторов в узкую щель между двумя соседними нейронами. Молекулы нейромедиатора связываются с принимающим нейроном и влияют на его электрическую активность, усиливая ее (возбуждение) или ослабляя (торможение). Еще только предстоит выяснить множество подробностей о разных типах синапсов, но это решаемая задача, и здесь нет концептуальных или логистических препятствий.

При необходимости в описание типа синапса можно включать его способность постоянно менять свои свойства в ответ на определенные паттерны активности. Эти изменения, обусловленные синаптической пластичностью, могут ослаблять или усиливать влияние нейрона на соседние. Они важны для обучения и памяти — наши воспоминания хранятся в виде комбинации миллиардов сильных и слабых синапсов в мозге. Важно то, что нам не обязательно во всех подробностях, вплоть до молекулярного уровня, знать, как работает пластичность. Для создания искусственного синапса достаточно понимать правила, лежащие в ее основе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение
Гиперпространство. Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение

Инстинкт говорит нам, что наш мир трёхмерный. Исходя из этого представления, веками строились и научные гипотезы. По мнению выдающегося физика Митио Каку, это такой же предрассудок, каким было убеждение древних египтян в том, что Земля плоская. Книга посвящена теории гиперпространства. Идея многомерности пространства вызывала скепсис, высмеивалась, но теперь признаётся многими авторитетными учёными. Значение этой теории заключается в том, что она способна объединять все известные физические феномены в простую конструкцию и привести учёных к так называемой теории всего. Однако серьёзной и доступной литературы для неспециалистов почти нет. Этот пробел и восполняет Митио Каку, объясняя с научной точки зрения и происхождение Земли, и существование параллельных вселенных, и путешествия во времени, и многие другие кажущиеся фантастическими явления.

Мичио Каку

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука