Мсье Гурджиев

— А еще мне сказали, что вы готовите труд, в котором содержится свод всего вашего учения, отражается весь ваш многолетний опыт.

Он только махнул рукой.

— Я писать девять книг в один время, и все вот такой толщина.

Он растопырил пальцы, показывая невероятный объем своих сочинений.

— Насколько мне известно, рукопись одной из ваших книг находится в Лондоне, у ваших прежних учеников. Это и есть один из девяти томов?

Гурджиев презрительно передернул плечами.

— Пустяки это, ерунда. У них есть все мои видения.

Я бросил недоумевающий взгляд в сторону молодого человека.

— Он хотел сказать — «мои произведения», — пояснил тот.

— Я всегда писать три рода видений, — продолжал Гурджиев. — Только второй род для публикация. Остальные для учеников. У них есть все, они пользоваться ими для свои идеи. У меня повсюду ученики, по вся земля, много-много группы. Только в одна Англия пятнадцать, в пятнадцать разный города. И все пользоваться мои идеи для себя. Но это пустяки, ерунда.

Он презрительно щелкнул пальцами.

— А верно ли, что сейчас вы набираете новую группу учеников, которая должна превратиться в эзотерическую школу, распространяющую ваши идеи по всему свету?

— Вы все находить в этот книга. Все. — Он ткнул пальцем в тощую брошюру. — Здесь есть все. Бесполезно объяснять. Вы меня не знать. Вы читать сперва эта книга, а потом приходить ко мне снова. Тогда мы поговорить. А сейчас вы даже не уметь спрашивать. Сначала читать эта книга, там быть все.

— Считаете ли вы, что учение Успенского оригинально или оно опирается на ваше собственное учение? — спросил я, как бы не замечая его нетерпения. — Полагаете ли вы, что он самый замечательный из ваших прежних учеников?

— Он просто мой ученик. Один из тысяча, из десять тысяча.

Он снова неодобрительно повел плечами. Каждый жест такого рода выдавал его восточное происхождение: сколько уклончивости в ответах, сколько желания произвести эффект на собеседника! Вполне возможно, что все эти ужимки, «трюки» и намеренные перепады настроения были рассчитаны на то, чтобы вызвать определенную реакцию. Мне не хотелось верить, что поиски истины совместимы со столь необычным «прощупыванием почвы». Как может человек, причастный к высшей мудрости, прибегать к столь грубой технике, сотканной из постоянных уверток и нападок? Неужели ему было не под силу заглянуть мне прямо в душу и пронаблюдать за моими «естественными реакциями», не выходя за рамки естественного человеческого общения?

А ведь сколько вполне здравомыслящих людей стали жертвами его колдовских чар! Подчас он обращался с ними как с холопами, а они, несмотря на это, отрекались от своих предыдущих убеждений, чтобы слепо следовать за ним. Его гипнотические способности, его физическая притягательность, его горящий взгляд не могли бы сами по себе способствовать всему этому. Успенский, несомненно, был прав, говоря мне, что следовало бы отделить систему, созданную Гурджиевым, от ее создателя. Теперь, когда я смог рассмотреть его вблизи, мне оставалось только отстраниться от него. Гурджиев-человек вполне отвечал сложившемуся о нем мнению. Я встал, чтобы попрощаться и выйти.

— Вы сперва читать этот книга, — повторил Гурджиев. — Там быть все. И потом приходить снова. Тогда мы будем поговорить.

— А когда бы мы могли с вами увидеться? — спросил я

— Моя контора — Чилдс.

Я уставился на него, ничего не понимая. Молодой человек поспешил объяснить:

— Чилдс — это ресторан на углу Пятой авеню и 58-й стрит.

— Здесь я работать утром, — вмешался Гурджиев. А вечером я в контора. Я всегда в контора между шесть и восемь.

— Спасибо, мистер Гурджиев, я обязательно повидаю вас после того, как прочту вашу книгу.

Я двинулся прямиком к себе в гостиницу и, едва оказавшись в номере, почувствовал, что мне хочется как следует вымыть руки. Я долго мылил их и тер в горячей воде. Лишь покончив с этой процедурой, я собрался с духом, чтобы сесть за стол и описать все случившееся.

Обложка книги, подаренной мне Гурджиевым, оказалась изготовленной из такой грубой, шероховатой бумаги, что ее неприятно было взять в руки. Я понял, что это сделано намеренно. На обложке значилось:

Г. ГУРДЖИЕВ

ПРОВОЗВЕСТНИК ГРЯДУЩЕГО БЛАГА

Первый призыв к современному человечеству

Цена от 8 до 108 фр. франков

Париж, 1933

На первой странице был проставлен номер экземпляра и содержалось нечто вроде анкеты, куда надлежало вписать, была ли эта книга куплена «случайно» или «по чьему-либо совету», указать уплаченную сумму, фамилию и адрес покупателя. Поскольку я получил свой экземпляр в подарок, все эти формальности меня не касались.