Мстители двенадцатого года

Как-то Параша взяла плетеную кошелку, позвала его в лес по грибы, силу нагуливать — так сказала. Лес был дикий, тропы в нем либо звериные, либо бабкины. Грибов осенних — великое множество. Как собак в мясном ряду, сказала Параша, неустанно наклоняясь и наполняя кошелку.

Алексей пытался ей помогать, но у него не очень ладилось, он к другой охоте привык: на лошади, по полям и перелескам, под заливистый лай гончаков и борзых, под трубный зов егерских рогов. И кстати вспомнилось, как батюшка наставлял: мол, для конника только одна охота есть верный способ достигнуть совершенства в верховой езде. Всякие неожиданности приучают держаться в седле пуще, чем в покойном кресле.

Грибы же Алексей сроду не собирал. И тут, бродя след в след за Парашей, без пользы шарил глазами в траве и палой листве. Заметил малый грибок в задорной крепкой шляпке, прошел мимо.

— Что ж ты, барин, — укорила Параша, — что же не взял-то?

— Так он маленький, — объяснил Алексей. — Что с него пользы?

— Так-то вот нельзя, нехорошо…

— А что так?

— Как вы не знаете, барин? Ежели заметил малый грибок взглядом, обязательно надо его взять — иначе не вырастет. Так-то вот и с девкой. Положил на нее глаз, то и бери разом, свежую. А то зачерствеет да зачахнет.

Намек? Тайное страдание? Желание стать ближе к нему? А что ему крепостная девка? Какое с ней будущее? Однако в сердце теплилась благодарность и за спасение, и за ее беззаветную любовь.

Эти мысли роились, мешались, разлетались и оставалась главная — вернуться в полк. Хуже нет пропасть без вести. И для товарищей, и для родни, а всего хуже — для себя самого.

— Эх, барин, не умеешь ты гриб брать. Тебе бы только саблю да коня.

Алексей полной грудью дышал лесной свежестью, прелью палого листа. И стал вдруг замечать, что к чистым лесным запахам назойливо мешается какая-то тухлая гниль. Параша тоже глубоко выдохнула и поморщилась.

— Что это? — спросил Алексей.

Она безразлично пожала плечами, переложила тяжелую кошелку из руки в руку.

— Француз тухнет. — Чуть повернула голову. — Вон, из-под того дуба тянет. Забрел небось да не выбрался.

— Постой здесь, — зачем-то сказал Алексей и зашагал к дубу.

Запах становился невыносимым, превращаясь в омерзительную вонь… Параша не ошиблась: под дубом, раскинув руки и ноги лежал труп француза кирасира. Алексей старался не вглядываться, но не мог не заметить его обезображенности тлением и диким зверьем.

Вдавливая в себя тошноту, задерживая дыхание, нагнулся, отведя глаза, подобрал уже тронутый ржавью пистолет, обрезал портупею с палашом и патронной сумкой. Вернулся на полянку, к Параше.

— И не брезгливо вам? — морщась, спросила она.

— Мне нельзя без оружия, — просто объяснил он. — Я — офицер. А нынче — война.

В небольшом бочажке отмыл трофеи, сильно вытер пучками травы.

— Разбогател? — неодобрительно встретила его бабка. — Коли найдет сюда дорогу француз, лучше бы тебе без сабли быть. Как мирному человеку. А то ведь к сосне поставят — и все мое леченье даром пройдет. Сколько на тебя извела.

— Зато больше болеть не буду, — мрачно отшутился Алексей.

Он разрядил пистолет, вычистил, снова зарядил, забив шомполом пулю. Палаш его руке был непривычен, ну да это все ж лучше, чем ничего.

— Где вам воевать, барин? — тоже сумрачно спросила Параша. — Давеча в лесу ровно ветром вас качало.

— Это от воздуха, — Алексей примерился к палашу, взмахнул раз-другой — ничего, рука, хоть и не очень послушна, но уже тверда.

Вечером, когда густо засинело небо, Алексей нащипал лучинок, бабка заправила светец, запалила огонек от печки. Села поближе к свету, стала разбирать на лавке пучки сушеных трав, перевязывать их ниточками, затейными узелками. Что-то шептала, нюхала, трясла головой. Параша, с котом на коленях, сидела возле оконца, считала на небе звезды.

Было тихо и снаружи и снутри, лес засыпал; где-то в углу скрипела мышь и недовольно попискивала.

Алексей вдруг уловил далекий, но быстро нарастающий конский скок. Бабка вскинула голову, прислушиваясь. Выдернула из светца лучины, сунула их в лохань, загасила. Алексей прикрыл пистолет рядном.

Но было уже поздно. За окном перетоптывался осаженный конь, раздался стук — сперва в оконницу, потом в дверь.

— Хозяева! — молодой свежий голос. — Живы?

— А ты кто такой, — спросила бабка через дверь.

— Путник. Дорогу на Горюново потерял.

— Ну, взойди. — Бабка сдвинула дубовый засов.

Вошел, наклоняясь в двери, тоненький, безусый и краснощекий улан с Георгием на груди, поздоровался, сел к столу, устало вытянув ноги.

— Молочка бы испить, — попросил.

— Было б молочко, — ответила старуха, — коли была бы коровка. Водицы испей. — Подала ковшик.

Улан высыпал из ташки на стол конфеты, баранки и сахар:

— Угощайтесь, хозяева.

Пил холодную воду глоточками, причмокивая конфету, поглядывая со вниманием на Алексея.

— Прошу простить, не вы ли князь Щербатов?

— К вашим услугам. С кем имею честь?

— Литовского полка корнет Александров. С донесением… Да вот заплутал… А вас уже отыскать не надеются. Батюшка ваш только со взводом рыщет. Вы сильно ранены были? — спросил с участием.

— Да. Вот спасибо бабушка выходила.