Мстители двенадцатого года

Алексей набирался сил день ото дня. Порывался вернуться в полк. Параша удерживала его жаркой лаской, бабка – холодной строгостью.

– Слабой ты ишо, солдатик. Коня у тебя нет, а пешим далеко не уйдешь.

Стал выходить из дому, прогуливаться, укреплять слабые, ровно ватные ноги.

Дом бабки-ведуньи стоял одиноко в глухом лесу. Таком глухом, что по ночам слышался поодаль, но невдалеке, тоскливый волчий вой. Избушка неказиста, неошкурена. Крыта тесом, заросшим мхом и дурной травой. По кровле разбежались яркие, в белых крапинах, мухоморы; на коньке весь день сидел молчаливый нахохлившийся ворон в поседелых от старости или мудрых перьях.

– Заместо курицы он у бабки, – смеясь, говорила Параша. – Токо вот яйца не носит.

Иногда черный кот взбирался на крышу и садился рядом с вороном. Они хорошо ладили, друг дружку не обижали. «Колдовское гнездо», – думал Алексей. И не ошибался. Бабка ведала тайные лесные тропы, полезные травки, подкармливала, задабривая, корочкой хлеба лесного хозяина, а тот пособлял ей и обильной ягодой на болотах, и крепенькими как капустные кочерыжки белыми грибами, иной раз подбрасывал в неведомо откуда взявшийся силок крупного зайца, а то и глухаря либо тетерку.

Своего хозяйства у бабки не было; всего огорода – две грядки картошки да лучок с чесночком. Жила лесом, не бедовала.

– Как же я здесь очутился? – спросил ее Алексей.

– Да уж не своей ногой, вестимо. Парашка на себе принесла, в беспамятстве. – Бабка ловко и безболезненно меняла ему повязку на груди, причмокивая беззубым ртом – нравилось, как заживала глубокая рана. – А чо? Девка здоровая. У ей крепкие дети будут. Ты не зевай, солдатик.

Параша краснела, смущалась, но не отворачивалась. Смотрела на него ясными глазами. Алексей при этом забывал сердечную рану, что нанесла ему Мари своими «человеколюбием».

Как-то Параша взяла плетеную кошелку, позвала его в лес по грибы, силу нагуливать – так сказала. Лес был дикий, тропы в нем либо звериные, либо бабкины. Грибов осенних – великое множество. Как собак в мясном ряду, сказала Параша, неустанно наклоняясь и наполняя кошелку.

Алексей пытался ей помогать, но у него не очень ладилось, он к другой охоте привык: на лошади, по полям и перелескам, под заливистый лай гончаков и борзых, под трубный зов егерских рогов. И кстати вспомнилось, как батюшка наставлял: мол, для конника только одна охота есть верный способ достигнуть совершенства в верховой езде. Всякие неожиданности приучают держаться в седле пуще, чем в покойном кресле.

Грибы же Алексей сроду не собирал. И тут, бродя след в след за Парашей, без пользы шарил глазами в траве и палой листве. Заметил малый грибок в задорной крепкой шляпке, прошел мимо.

– Что ж ты, барин, – укорила Параша, – что же не взял-то?

– Так он маленький, – объяснил Алексей. – Что с него пользы?

– Так-то вот нельзя, нехорошо…

– А что так?

– Как вы не знаете, барин? Ежели заметил малый грибок взглядом, обязательно надо его взять – иначе не вырастет. Так-то вот и с девкой. Положил на нее глаз, то и бери разом, свежую. А то зачерствеет да зачахнет.

Намек? Тайное страдание? Желание стать ближе к нему? А что ему крепостная девка? Какое с ней будущее? Однако в сердце теплилась благодарность и за спасение, и за ее беззаветную любовь.

Эти мысли роились, мешались, разлетались и оставалась главная – вернуться в полк. Хуже нет пропасть без вести. И для товарищей, и для родни, а всего хуже – для себя самого.

– Эх, барин, не умеешь ты гриб брать. Тебе бы только саблю да коня.

Алексей полной грудью дышал лесной свежестью, прелью палого листа. И стал вдруг замечать, что к чистым лесным запахам назойливо мешается какая-то тухлая гниль. Параша тоже глубоко выдохнула и поморщилась.

– Что это? – спросил Алексей.

Она безразлично пожала плечами, переложила тяжелую кошелку из руки в руку.

– Француз тухнет. – Чуть повернула голову. – Вон, из-под того дуба тянет. Забрел небось да не выбрался.

– Постой здесь, – зачем-то сказал Алексей и зашагал к дубу.

Запах становился невыносимым, превращаясь в омерзительную вонь… Параша не ошиблась: под дубом, раскинув руки и ноги лежал труп француза кирасира. Алексей старался не вглядываться, но не мог не заметить его обезображенности тлением и диким зверьем.

Вдавливая в себя тошноту, задерживая дыхание, нагнулся, отведя глаза, подобрал уже тронутый ржавью пистолет, обрезал портупею с палашом и патронной сумкой. Вернулся на полянку, к Параше.

– И не брезгливо вам? – морщась, спросила она.

– Мне нельзя без оружия, – просто объяснил он. – Я – офицер. А нынче – война.

В небольшом бочажке отмыл трофеи, сильно вытер пучками травы.

– Разбогател? – неодобрительно встретила его бабка. – Коли найдет сюда дорогу француз, лучше бы тебе без сабли быть. Как мирному человеку. А то ведь к сосне поставят – и все мое леченье даром пройдет. Сколько на тебя извела.

– Зато больше болеть не буду, – мрачно отшутился Алексей.

Он разрядил пистолет, вычистил, снова зарядил, забив шомполом пулю. Палаш его руке был непривычен, ну да это все ж лучше, чем ничего.

– Где вам воевать, барин? – тоже сумрачно спросила Параша. – Давеча в лесу ровно ветром вас качало.

– Это от воздуха, – Алексей примерился к палашу, взмахнул раз-другой – ничего, рука, хоть и не очень послушна, но уже тверда.