Мстители двенадцатого года

Бабка повернулась, три раза дунула в печь, трижды сплюнула через плечо. Взяла со стола узелок с хлебушком и хлопнула дверью.

– Куда это она? – все больше дивился Алексей.

– Лесному хозяину дар понесла. Будет просить, чтобы укрыл тебя при нужде от неприятеля. А ты не смейся, Лёсик.

Алексей вздрогнул.

– Как ты меня назвала? И откуда взяла? Я бредил?

Параша улыбнулась:

– А вот угадала. Ты, барин, хоть и офицер, а ласковый. Прямо по своему имени.

Она встала, достала из-за образа Богоматери сверточек из алого лоскута, видать, из того же, что заплатку ему на мундир против сердца клала. Положила перед ним на стол.

– Вот… Лёсик, подобрала возле тебя, когда ты в поле убитый лежал.

Алексей развернул тряпочку – его записная книжка. С письмами Оленьки и Мари, с кленовым сухим листом. Ничего в голову не пришло, как спросить:

– Ты что, Параша, по-французски читаешь?

– Куда там. Грамоте едва знаю. А имя твое разобрала – оно по-нашему написано. Я и додумала, что твоя эта книжица, подобрала на память. А потом еще раз тебе в лицо глянула попрощаться, а ты глаза открыл… И простонал жалобно… Ровно больное дитё спросонок.

Алексею захотелось поцеловать ей руки.

– От любушки письма-то? Я, чай, красивая? В белом платье?

– От сестры, – легко солгал Алексей. Однако не получилось.

– Можа, и от сестры… Только рука-то разная.

– Ты умная, Параша. – Алексею тяжело было это говорить. – Ты должна понимать…

– А я и понимаю, – не дождалась окончательного слова, – понимаю, что дорожки у нас разные. Ты – барин, я – холопка. Как же иначе. Только вот сердце ума не слушает… Постой. – Параша приникла к окну. – Бабка так шумно не ходит. Слышишь?

Да, какой-то шум, голоса. Кажется, лошадиное ржание.

– Это за тобой, Лёсик, приехали. Стало быть, прощевайте, барин. Когда еще свидимся…

– Постой, – Алексей прислушался, уловил чужой говор. – Постой, не за мной едут. Не мои люди.

Параша быстро сообразила. Растворила дверцу в каморку за печью.

– Схоронись. Тихо сиди. Ровно мышка перед кошкой.

– Не пристало русскому офицеру от врага за печкой хорониться.

– Ишо повоюешь! Иди! Сама их встречу.

Почему Алексей ее послушался? Никто не скажет. Да вот не зря.

Говор, тележный скрип стали большим шумом, прямо под окном. Дверь распахнулась. Вошел гренадер – усатый, под потолок ростом. Глянул туда-сюда. Подошел к столу, сильно топая тяжелыми сапогами, сунул грязную руку в чугунок, вытащил вареную картофелину, засунул в рот, зажевал – заходили под носом усы.

Еще огляделся – нет ли какой поживы? Сказал: «О!», разглядев Парашу, шагнул к ней, грубо облапил, потянул к лавке. Но, Жан, это тебе не субтильные парижанки. Двинула локтем в похотливо осклабившуюся пасть, оттолкнула:

– Ах ты, гамно! – схватила от печи ухват и припечатала француза к стене, охватив рогачем шею.

Француз забился, как таракан под вилкой, вытянул неверной рукой палаш из ножен, стал махать, пытаясь достать Парашу, но черенок ухвата был длинен и прочен.

Алексей вылетел из каморки, вскинул пистолет и влепил из него пулю точно в лоб французу. Тот громоздко рухнул на пол, ноги его задергались. А в дверь уже вломился другой. Алексей, не мешкая, хватил его в висок пистолетной рукояткой, свалил под ноги. Выхватил из-под рядна палаш, выскочил на крыльцо, таща за собой Парашу.

На него бросились сразу трое – обтрепанные, обросшие, с худыми лицами и голодными глазами – дезертиры, самые опасные в схватке мерзавцы. Алексей рубился с ними, едва успевая отбивать чужие клинки непривычным к руке оружием, сзади его прикрывала Параша с ухватом.

– Беги! – крикнул Алексей. – Беги в лес! Я их придержу! Беги!

– Как не так! – Параша точно – будто чугун в печку метила – влепила рогачом в особо наседавшего разбойника. Тот отшатнулся, осел, едва шевеля разбитым ртом.

– Беги, Параша! – Алексей знакомым приемом выбил у одного саблю, а другого ударил в лицо медным эфесом палаша.

Из телеги, крытой красивым, в прожженных дырках, ковром, выскочили еще двое, с ружьями, взводя на бегу курки, выставив блестящие жала штыков.

От первого выстрела Алексей успел пригнуться, пуля ударила в дверь; у второго стрелка случилась осечка – Алексей отбил штык и вогнал лезвие палаша дезертиру в живот. Успел обернуться и отбить сабельный удар…

Работать палашом было трудно. Тяжел. Не повертишь кистью, гибко кидая клинок навстречу клинку. Палаш хорош, когда тяжело роняешь его сверху, с коня, да под его скок. Чужая сабля уже дважды задела его. Правую руку, повыше локтя, и немного левый бок.

Алексею казалось, что сшибка идет уже не первый день – устала рука, встречая и отбивая удары, устали глаза ловить хищный блеск стальных клинков, тяжко билось еще не окрепшее сердце.

– Все, барин Лёсик, – выдохнула Параша, отбрасывая обрубленный черенок ухвата. – Прощай, люба моя…

– А вот черта им! – в азарте крикнул Алексей. И тут же услышал в глубине леса знакомый дробный стук – скакали наверняка его бедовые гусары. А впереди – либо Буслай, либо Волох. А может, и рядом оба – стремя в стремя.