Мученики Колизея

Хрисанф и Дария познакомились, и когда Полемий объявил сыну, что он желает, чтобы он женился на Дарии, Хрисанф смутился при мысли, что она язычница. Он отправился к епископу и просил его совета. Епископ отвечал ему, что апостол Павел не только не запрещал, но одобрял брак язычника с христианкой и христианина с язычницей, ибо муж должен стараться обратить жену и жена мужа в истинную веру. Хрисанф успокоился; ему приятно было исполнить желание отца, он хотел своим беспрекословным послушанием загладить невольное огорчение, которое причинил ему, приняв христианство. Полемий, получив согласие сына, возрадовался. Он тотчас предложил руку сына Дарии, и умолял ее дать свое согласие. Такой знатный брак, видное положение жениха, его приветливость, надежда стать хозяйкой в богатом доме, заставили Дарию согласиться, не раздумывая. Полемий прислал ей богатые подарки, изящные туники и пеплумы, украшения из жемчугов, драгоценных каменьев, золотые обручи изящной работы для рук и волос, золотые цепи и ожерелья. Хрисанф и Дария были объявлены женихом и невестой и мало-помалу сближались, вступая в дружеские разговоры.

Однажды, когда Полемий подарил будущей невестке сделанную из золота змею замечательной работы, которая, обвивая голову и придерживая косу, походила на диадему, Дария поспешила надеть ее. Она обвила своею длинною черною, как смоль, косою голову и надела поверх золотую змею, украшенную дорогим сапфиром. На руках ее надеты были браслеты, на шее дорогие ожерелья; пурпуровая туника облегала ее красивый стан. Она радовалась, что придет Хрисанф и залюбуется ее нарядом.

Но, когда Хрисанф пришел к ней, она с досадой заметила, что он не обращает ни малейшего внимания на все эти украшения.

— Что же ты не скажешь мне ни одного слова. Я нарядилась в подарки, присланные мне отцом твоим, для тебя одного.

— Для меня? — сказал Хрисанф с удивлением, — если для меня, то напрасно. Я люблю больше простую одежду, чем все эти затеи, на которые столько денег затрачено попусту.

— Неужели ты скуп? — спросила Дария с удивлением, — никогда бы не могла я вообразить этого.

— Нет, я не люблю золота, — сказал Хрисанф.

— Я также. Золото дорого только тем, что оно может дать все на свете.

— А что может оно дать? — спросил Хрисанф.

Дария рассмеялась.

— Всем известно, — сказала она, — что дает золото. Роскошный дом, прелестную загородную виллу, дорогие наряды, веселые праздники, множество рабов.

— Только-то.

— Чего же больше? Скажи, придумай сам. Вот ты сейчас осудил наряд мой, чего же другого хочешь ты?

— Я скажу тебе. Золото мне дает возможность накормить голодного, призреть больного, приютить детей-сирот, а этим дает спокойствие совести и мир душе. Разве ты находишь, что это не лучше пиров и нарядов?

— Я никогда об этом не думала, — сказала Дария простодушно.

— Как же ты могла не думать? Разве ты не встречала голодных, больных, не видела бедных оставленных детей?

— Встречала конечно, и даже сожалела о них; но что мне было делать? Всех не накормишь, всех не приютишь. На это не хватит никакого состояния.

— Ах, Дария, как мне грустно слышать то, что ты говоришь! Если ты приютила одного, накормила одного, то уже много добра сделала. Не так ли?

— Конечно. Но ты забываешь, что хотя я и благородная Римлянка, но осталась сиротой почти безо всякого состояния. Я не хочу лгать, я никогда не думала о том, что надо помогать бедным, но если б и хотела, то не могла бы: нечем было.

— Да разве только деньгами можно помочь людям, — сказал Хрисанф одушевляясь, — им помогают добрым словом и участием. Ты слыхала ли, что сказал один очень умный, очень праведный человек: любовь есть главное, а без любви и подаяние ничего не значит.

— Любовь? Но как могу я любить, не зная человека, и еще больше, как могу я любить того, который ниже меня.

— Ниже тебя, чем?

— Положением, рождением.

— Рождением? Да разве рождение зависит от нас? А можно ли гордиться тем, что зависит не от нас?

Дария рассмеялась, но вдруг стала серьезна.

— То, что ты говоришь для меня ново, но мне нравится, нравится, как мысль, хотя и неприменимая на деле.

— Отчего же?

— Да очень просто. Как буду я любить раба, например?

— Как человека, созданного с тобою одинаково и одним Богом, Творцом всего.

Дария перестала смеяться, и лицо ее приняло задумчивое и вместе с тем строгое выражение.

— Прошу тебя, Хрисанф, не говори больше ни слова. В этом мы должны будем разойтись, ибо я ревностная поклонница богов моей родины и в особенности Минервы.

— Хорошо, — сказал Хрисанф, — я не буду против твоей воли говорить о том, чего ты не хочешь слушать и не понимаешь. Прошу тебя не забывать однако, что я сам Римлянин, мы дети одной земли и твоя родина — моя родина. Но из этого не следует, чтобы нельзя было говорить о Боге потому только, что мы Римляне.

— Но мы, Римляне, поклоняемся богам Олимпа.

— Не все. Многие римские граждане поклоняются другим идолам. Разве в самом Риме нет храмов Изиды и других идолов Египта.

— Да, конечно, но…

Дария смутилась и обратила разговор на другие предметы…