Мудрая змея Матильды Кшесинской

Все пропорции и детали стройного мужского тела были замечательно соблюдены. Натурщик стоял вполоборота, деликатно прикрывая то, что считал нужным прикрыть. Это был молодой и, возможно, привлекательный человек, однако краска наверху картины облупилась, и лицо натурщика оказалось невозможно разглядеть. По некотором размышлении Алена предположила, что это тот самый симпатичный блондин, портрет которого увез Маршан.

Интересно, из любви к чистому искусству раздевался этот мужчина перед художницей или?..

Алена не додумала эту несколько неприличную мысль до конца просто потому, что на следующей картине – поясном портрете – увидела того же обнаженного мужчину. Лицо его по-прежнему можно было разглядеть с трудом, а все остальное – очень хорошо. Одной рукой он придерживал наброшенный на плечо серый китель с нагрудным орлом и свастикой на правом кармане.

Вот тебе раз! Натурщиком Маргарит Барон был оккупант! Фашист!

Да уж, если Коко Шанель была персонажем «горизонтального коллаборационизма», то как устоять деревенской художнице? Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

Когда волна неистового возмущения немного улеглась, постаралась взять себя в руки.

Морис как-то упоминал, что во всех домах в Муляне были насильно размещены солдаты и офицеры вермахта. Разумеется, стояли они и в доме Маргарит Барон. Остальное можно только предполагать – и осуждать или сочувствовать. Например, этот офицер мог заставить молодую художницу рисовать его в таком виде. Неведомо, что еще он заставлял ее делать, этот ценитель искусств. «Paris bei Nacht»[20] был ему недоступен, вот он и довольствовался «Mühle bei Nacht»[21]!

«Какой сюжет!» – уже снисходительней подумала Алена и продолжила разбирать полотна.

Увы, больше ничего интересного она не нашла. Единственным относительно сохранившимся натюрмортом оказалось изображение лежащего на белой кружевной салфетке католического молитвенника в черном переплете с изображением креста и металлической застежкой. Рядом художница разместила темно-бордовую розу и очень красивую брошь в виде свернувшейся змейки, украшенной множеством каких-то блестящих мелких камешков и с большим синим камнем на голове.

Алена оживилась. Она отлично помнила этот молитвенник, всегда лежавший в спальне четы Детур на письменном столике. Его никто никогда не открывал, поскольку Морис был атеистом, а Марина и девочки крещены в православной церкви, однако при уборке с него всякий раз почтительно смахивали пыль. Алена сама сколько раз это проделывала! Черный бархат изрядно потерся, крест едва можно было разглядеть, но это был, конечно, тот самый молитвенник. Розы росли около крыльца, ну а брошь… наверное, это какая-нибудь из семейных реликвий рода Детур или Барон.

Стоп. Такое ощущение, что Алена видела нечто подобное, причем совсем недавно!

А не та ли самая брошь была приколота к черному платью девушки, портрет которой увез сегодня Маршан? Правда, Алена решила, что она из серебра, а здесь тщательно выписаны блестящие камешки на золотом змеином теле. Синий камень на голове гладкий, нешлифованный. Кажется, такие камни называются кабошонами.

Например, сапфир-кабошон. Но это, конечно, не сапфир, а маленькие белые камешки уж, наверное, не бриллианты. Откуда бы взяться сапфиру и бриллиантам в Муляне?

Брошь, брошь… Алена совсем недавно слышала о какой-то броши, но что и о какой?

Она не успела вспомнить: начала чихать так, что пришлось сбежать с чердака. Все-таки хорошо бы завести нормальный аптечный респиратор, если она вздумает еще раз отправиться на этот остров сокровищ. А пока надо сбросить пыльное тряпье и пообедать.

Алена заперла дверь чердака согласно алгоритму, вытащила ключ и вдруг расхохоталась, как выразился бы великий Булгаков, буйно, потому что наконец постигла смысл этого алгоритма и связь его с буквой Y. Заодно наша героиня поняла, как должен открываться замок, на ключе которого написано X-Z.

Все-таки разгадывание шифров необычайно обостряет соображение и воображение.

Из «Воспоминаний об М.К.»

Итак, они продолжали встречаться. Ники писал Мале очаровательные записочки: «Целую милую панночку от головы до чудных ножек!», приезжал к ней домой – тайно от ее родителей. У Мали и ее сестры Юлии были комнаты с отдельным входом – небольшая спальня для них обеих и кокетливо убранная гостиная. Юлия принимала барона Александра Зедделера, своего будущего супруга, а Маля проводила время в поцелуях с Ники.

Иногда он чувствовал себя как дома – надевал бухарский халат, подаренный Малей, словно супруг, вернувшийся из присутствия и наслаждающийся домашним покоем.

Иногда вел себя странно – так странно, что Маля не знала, что и думать. Однажды привез ей свой дневник и дал почитать некоторые страницы. Потом она думала, что вполне обошлась бы без этой его откровенности, которая причинила ей немалую боль. Малю особенно поразило то, что Ники писал о ней и об Аликс: