Мудрая змея Матильды Кшесинской

Дверь была заложена не слишком громоздким металлическим засовом, однако Алена не сомневалась, что без секретного замка производства Маршана не обошлось, а потому, когда тот отодвинул засов и принялся отпирать внутренний замок, следила за каждым движением его руки.

Конечно, замок и ключ его собственного производства. Какая на нем могла быть буква? Или какая комбинация букв? Сколько раз нужно повернуть вправо, а потом влево, или влево, а потом вправо?

«Угомонись!» – приказала она себе почти с отчаянием, но только головой качнула: бесполезно. Не остановится тот, кто шагнул на опасную дорожку беспрестанного развития мозговых извилин, беспрестанного разгадывания загадок… чужих, запретных, тебя совершенно не касающихся, но тех, которые непременно нужно разгадать… Нет, не остановится!

Сие невозможно.

– А почему сгорел манеж? – спросила Алена равнодушно, как бы для поддержания беседы.

К ее изумлению, Виктор, Ги и Бати Маршан стремительно переглянулись, разом отвели глаза и промолчали.

– Что, не нашли виновника? – удивилась Алена.

– Нашли, но это было слишком давно, – буркнул Ги. – И к делу не относится. Ты откроешь склад, Бати, или мы будем прямо здесь обсуждать наши дела?

– Да уже открыл, – буркнул Маршан, с силой потянув на себя дверь. – Прошу!

Внутри было темно, только вырисовывалась неясная здоровенная тень. Но вот щелкнул рубильник, вспыхнул свет под потолком – и Алена ахнула, обнаружив напротив входа огромного носорога. Разумеется, это оказалась статуя, но первое впечатление было, что называется, в лоб. Она даже рюкзачок уронила. Впрочем, Виктор его тотчас поднял и повесил на рог статуи.

– Что вы! – испугалась Алена, однако Маршан миролюбиво махнул рукой:

– Все дамы, которые меня навещают, непременно вешают сюда сумки.

– А также они… – начал было Виктор, но тут же с комическим испугом заткнул себе рот кулаком, однако глазами выразительно указал на большой диван, стоявший в углу.

– Хорошо, что ты не продал своего риносероса[31]! – с преувеличенным восторгом воскликнул Ги – явно для того, чтобы отвлечь внимание хозяина от Виктора. – Такая радость его видеть! Как старого приятеля!

– Да я бы продал, но никто не берет, – ухмыльнулся Маршан, но Алена его не слушала: она увидела стоящую в противоположном конце ангара карусель.

Иначе говоря, манеж.

Карусель оказалась совсем небольшой – всего четыре лошадки, аккуратно и очень реалистично раскрашенные: рыжая, темно-коричневая, серая и пегая. Купол был расписан нарядно, но, конечно, не сравнить с любой городской каруселью. Зато гривы и хвосты, кажется, были сделаны из настоящего конского волоса, а уздечки и копыта у всех скакунов позолочены или посеребрены.

Кроме одного. Кроме копыта на левой задней ноге пегой лошади. Оно было покрашено в черный цвет.

«Серый» конь. Левый задний», – вспомнила Алена.

Вот о чем говорилось в письме!

Копыто – по-французски sabot – слово мужского рода. Да, подходит. Но почему пегий конь назван серым?

Да понятно же! Как это говорил хозяин проката о Зигфриде Рицци: «Он дальтоник. Не из тех, кто красный и зеленый путают, а из тех, кому почти все кажется серым»?

Коричневые пятна на боках пегой лошади ему тоже должны были показаться серыми.

Значит, письмо написал все-таки Зигфрид. Зачем и почему с привлечением старинных аксессуаров – неведомо. Ему виднее.

Нет! Это письмо писал не Зигфрид! В письме нет ни слова о пегом коне, упомянут только серый, однако Одиль сразу назвала его – руэн.

А ведь не только очертания ушей, пальцев или глазниц передаются по наследству. Дальтонизм – наследственная болезнь!

Что, если тот Рицци, которого занесло в Мулян ветрами второй мировой войны, тоже был дальтоником? Ему все виделось в серых тонах, однако он знал, что вот этот конь вовсе не гри, а руэн. Поэтому он и взял слово gris, «серый», в кавычки! Но почему масть именно этого коня была так важна? Не связано ли это как-то с черным копытом?..

Алена так углубилась в эти мысли, что почти не обращала внимания на богатства Маршана. Старинная мебель, картины, посуда, вазы и вазоны, сабли и старинные пистолеты, висевшие на стенах, садовые скульптуры под мрамор, лампы, отдельно стоявшие тяжелые шандалы, ветвистые канделябры, круглые, увешанные хрусталиками жирандоли, высокие торшеры, громоздкие узлы с какой-то одеждой, постельным бельем, шторами, покрывалами – все, что составило бы предмет восторга любого знатока антиквариата, было удостоено лишь самого беглого внимания. Алена просто приклеилась к карусели! Наконец, перехватив недоуменный взгляд Маршана, она поняла, что подобное невнимание к его сокровищам и впрямь выглядит странным, и принялась бродить по складу, хотя глаза снова и снова обращались к карусели.

Стоп. Мысль о том, что Одиль украла какую-то вещь, уже приходила. А если там, в этом черном копыте, тайник? А если именно туда она должна положить украденное?

Очередной вопрос: существует ли этот тайник по сей день, а главное, известно ли об этом тайнике Маршану?