Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Когда я сняла подстилку, чтобы посмотреть на лежащую под ней минеральную почву, на моей руке оказалась бронзовая многоножка, крупная, как саламандра. Я вскрикнула, отбросив ее в перегной на бревне. Многоножка яростно извивалась так быстро, что земля кипела. Это был признак – потрясающий признак – лесная подстилка восстанавливается. Членистоногое скрылось из виду, чтобы продолжить свою дневную работу – поедать мелких насекомых, которые поедают еще более мелких; в этом процессе питания и испражнений шел круговорот питательных веществ – цепочка действий, помогающих деревьям расти. Мы с Ханной подкрепились печеньем с шоколадными крошками, а потом замерили и записали глубину и текстуру почвы, высоту и возраст деревьев, вид и покрытие растений, признаки птиц и животных.

Проехав пять километров в гору, мы осмотрели растения и почвы на осыпи из пустой породы. Уклон был настолько крутым, что для спуска рабочих натянули веревку. В центре откос оставался голым, разве что по обломкам камней ползли лишайники и кое-где росла трава. Проростки тсуги, нашедшие крупинки гумуса, из-за недостатка азота выглядели болезненно-бледными – хлоротическими[71], напомнив маленькие желтые ростки в горах Лиллуэт. Пока мы пробирались по крутой осыпи, Ханна не отставала. По мере приближения к границе леса тсуги, выросшие из семян с окрестных Материнских Деревьев, становились все крепче. На опушке, окутанной туманом, деревца были крупнее, листва – ярче, микоризы переплетались с минералами, создавая почву. Живые организмы – грибы и бактерии, растения и многоножки – с помощью Материнских Деревьев совместно трудились, залечивая раны этого величественного места, которое когда-то эксплуатировали люди.

– Помогло бы и привнесение почвы из старого леса, – заметила я, вспоминая, как бабушка Уинни создавала сад с помощью компоста, закапывая у малиновых стеблей внутренности рыбы, которую поймал дедушка Берт, так же, как индейцы хейлцук. Медведи и волки отдавали Прародительским кедрам кости лосося, завершая цикл. Клянусь, самые сладкие ягоды были именно там, где работала бабушка. Мне нравилось, что Ханна сопровождала меня, как я когда-то следовала за бабушкой по грядкам с кукурузой и картофелем.

– Здесь можно посадить березу и ольху, – сказала Ханна, предложив собрать семена с ольхи вдоль ручья и с берез вдоль старой шахтерской дороги.

– Хорошая идея, – поддержала я, – и не рядами, а группами.

Деревья должны находиться рядом друг с другом, укореняться в отзывчивой почве, объединяться, порождая экосистему, смешиваться с другими видами, соединяться в древесную сеть, потому что такая сложность придает лесу устойчивость.

Сейчас ученые склонны утверждать, что леса – это сложные адаптивные системы с множеством видов, они приспосабливаются и учатся, включают наследие прошлого, например старые деревья, хранилища семян и бревна, и эти части взаимодействуют в сложных динамических сетях, обладающих информационной обратной связью и самоорганизацией. В результате возникают свойства системы – иными словами, при объединении получается больше, нежели дает просто сумма частей. Экосистема дышит здоровьем, продуктивностью, красотой, духом. Чистый воздух, чистая вода, плодородная почва. Лес настроен на исцеление, и мы способны помочь, если последуем его примеру.

Мы добрались до холма пустой породы у верхнего входа. Взрывами была создана пещера, напоминающая шрам, высотой в несколько сотен метров и такой же ширины, кучи породы лежали на дне, как выступающие костяшки пальцев. Воздух был более разреженным, над гранитными башнями клубились облака, сыпал холодный дождь. Вокруг входного портала по-прежнему буйно росли тсуги с иголками, похожими на бархат; ветер потрепал ветви, а тонны снега искривили верхушки. Их корни выпячивались из-под лесной подстилки, как вены на руках старика, перерабатывая гранит в древесину, питая растения и животных.

Но у пещеры, где в породе сверкали металлы глубокого залегания, корни остановились. Как и рельсы, оборвавшиеся у нижнего входа, словно людей бросили в реку на верную смерть. Эти борозды оказались слишком глубокими для корней, обнажившаяся порода – слишком безжизненной для питания, вода – слишком кислой для питья. Эти раны было невозможно заштопать. Металлическая порода поблескивала под водой, просачивающейся из скал, и даже после столетия спокойствия на камнях по-прежнему отсутствовали лишайники и мхи. Я видела потрясение Ханны: земля иногда не может выдержать, не может оправиться после серьезной травмы. Есть предел той боли, которую она способна пережить. Связи глубоко разрушены, кровь слишком истощена – даже для великолепных, исцеляющих корней и упорства могущественного Материнского Дерева.