Муха имени Штиглица

Я для тебя как пустая корзина для сухих листьев. И ты желаешь заполнить эту корзину всеми своими воспоминаниями. Сложить туда всю свою жизнь. Рыжие, багряные листья уже вываливаются, но ты придавливаешь их рукой и несёшь новый букет.

– Куда ты опять улетела? Ты не хочешь меня слушать?

– Хочу.

– Помой черешню.

Мою.

– Смотри на меня! Я же тебе рассказываю.

– Я слушаю.

– Я твоих глаз не вижу!

Смотрю.

И чувствую себя древним египтянином на наскальном рисунке: глаз мой и тело смотрят в анфас. А лицо в профиль.

Мой фараон опять рассказывает о создании мира. И о своём личном участии. Я подношу ему черешню и думаю: а где мои непрожитые двадцать лет?!

Они у Доминик.

Это жена. Бывшая. То ли гречанка, то ли испанка, то ли всё вместе – испанка из Греции. Как Эль Греко. Кажется, его тоже звали Доменик. Сейчас посмотрю. Точно, Доменикос.

– Знаешь, когда она впервые приехала сюда, она сказала…

Доминик всё время что-то говорила. Шла и говорила. Перебивала. Становилась всё более и более навязчивой…

Кто бы ни приехал сюда, станет Доминик. И будет учить имена деревьев.

Но дело было не в ней.

А в чём? Не знаю… Но точно не в ней. Наверное, мне просто хотелось прожить свои двадцать лет, вот и всё.

Бывший муж Доминик напоминал мне учителя рисунка, который всех студентов учил рисовать, как он. А если они рисовали иначе, значит, они рисовали неправильно. Доминик, видимо, тоже рисовала неправильно. Доминик не желала поддаваться обработке. Как дикий янтарь.

– Дикий янтарь?

– Да, есть целый город Дикого Янтаря.

II

В городе Дикого Янтаря есть маленький домик на берегу моря. Просто домик. Но если принести в него краски, то будет мастерская. Я так и сделала.

Ещё в этой стране есть старинный Университет философии. Такая странная профессия – «философ». Для чего нужен философ? Лишь для того, чтобы учить других быть философами.

Но однажды этот Университет закрыли. И все философы ушли в море. Ловить янтарь.

Просыпаясь ранним утром, я наблюдаю, как философы бродят по воде, протыкая сачками море.

– Барышня, купи янтарь!

– Спасибо, у меня есть.

– У тебя эпоксидка! А у меня настоящий янтарь! Дикий! В шкуре!

– Как это – в шкуре?

– В шкуре, в шубе, в коже! Смотри!

Пальцы продавца-философа из янтарной лавки начинают бешено скрести по камню.

– Видишь, какой! Настоящий! Необработанный! Кожа у него такая – исцеляет!

– Точно настоящий?

Продавец, нахмурившись, берёт зажигалку и поджигает янтарь.

– Слышишь, как пахнет?

– Слышу.

Слышу лес. Запах костра, смолы, хвои…

И однажды из колонок маленького старого радио волна выплеснула голос. Необработанный, неэстрадный. Голос, как янтарь в коже.

Этим голосом наполнились открытые сосуды, вазы, кисти, поры холстов – и казалось, что всё в этом доме имеет к нему какое-то отношение.

Так появился его портрет. Портрет голоса.

– А что это у него за спиной – рыба или два крыла?

– Он рыбак.

– Точно не ангел? О, а тут он на коне!..

– Он казак.

– Да знаем мы его. Он актёр. Образ, а не человек. Кстати, если это воск, то это недолговечно…

Я всегда рисовала тем, что попалось под руку: брала соль, перец, мускатный орех, кофе, ваниль, сахар, гречку, газеты и шла готовить картину.

Портрет пока был в состоянии чёрных линий. Справа был прикреплён кусок газеты, где ещё можно было прочесть, что погода в августе была очень солнечной для страны Дикого Янтаря. Я зашторила окна, чтобы слепящий свет не мешал работать. Но солнце, прилипшее к панорамному окну мастерской, вдруг вывалилось из-за штор и бесцеремонно упало на портрет.

Кисть провела по солнцу и окрасила охрой правую часть лица. Заложив несколько цветов, я покрыла всё кипящим воском. Сверху (на крылья и рубаху) положила белый грубый грунт. И пошла заваривать чай, глядя на работу издали. Нужно подождать, когда высохнет, и начать красить.

На следующий день я покрыла чёрным цветом рыбу-крылья, а фон залила тёмно-синим и жёлтым. Попадая на воск, краска сворачивалась. Но я проводила флецем снова и снова – воск покорялся. И любой цвет, даже чёрный, казался прозрачным.

Наконец наступил главный этап – снимать слои воска. Под мастихином чёрный воск стружкой полетел во все стороны. А на его месте получилась белая ледяная чешуя.

А на новом холсте собралось целое застолье.

Стол состоял из долек арбуза, краски сочились и капали на пол. В центре я решила посадить его.

А он не садился.

Он сел с левого края стола. А за ним вдруг стали усаживаться, без спросу, все персонажи его песен. И каждый находил своё место на холсте сам.

Примерно так же на выставку собираются гости. Сначала приходят знакомые лица. А потом возникают персонажи – люди, которых ты совсем не знаешь и поэтому внимательно наблюдаешь за ними. У какой картины они остановятся? Понравится ли она им? А как они узнали о выставке? Может быть, они пришли только на фуршет?

Только на фуршет обычно приходят друзья, знающие твои картины наизусть. А незнакомцы… Кто знает, зачем приходят незнакомцы.

Мне кажется, все незнакомцы – это ангелы. У которых нет дел на Земле, и они блуждают по выставкам.

– А вы знакомы с его мамой?.. – спрашивает ангел, называя имя Портрета.