Мунсайд

– Невроз, слабая форма шизофрении, внушаемость. Это Трикстер передал ему книгу Корнелиуса, это он надоумил его пойти в лес. Сама подумай: Уоррен не смог бы найти это все без чьей-либо помощи, тем более что его всегда оберегали Селена и Томас. Там была его карта. Я клянусь. Я показывал ее Хейзер. В рапорте написано, что именно я выкрал…

Голова шла кругом. Уоррен псих? Пусть даже и не псих. Лапы Трикстера дотянулись и до него. Зачем?

– Он ходит к нему полтора года. Трикстер будто знал…

Я обхватила голову руками. Как это понимать? Уоррену что-то внушили. Он мог знать, зачем Трикстер все это сделал.

– Ив, ему нельзя доверять…

– А кому, черт подери, можно? Кому? – заорала я.

Каспий замолчал. Лицо его было серьезным, но обеспокоенным и сочувствующим.

– Ивейн, – он протянул ко мне руку и нежно прикоснулся пальцем к локтю, – мне ты можешь доверять.

Я только усмехнулась.

– Я докажу.

Слезы затуманили глаза, в носу защипало.

– Я расскажу тебе про брата, хотя… возможно, потом ты меня за это возненавидишь, но это тебе поможет. Правда. Запомни это.

Я не хотела его слушать.

– Открой спальню, Ив. Открой свою детскую – и ты все поймешь.

– Так же говорил Трикстер, – прошептала я.

Каспий сглотнул.

– Прости меня.

– За что именно?

– За то, что узнаешь.

* * *

Находиться в ванной было невозможно. Я вся взмокла, пот стекал по спине и по лбу, зеркало запотело, а воздуха становилось катастрофически мало. От воды поднимался пар. Настоящий кипяток, искупаться без ожогов не выйдет, но я и не планировала.

Я натянула резиновые перчатки, повела плечами, размяла шею и спряталась за занавеской.

– Голем! – завопила я. – Голем, мне нужна твоя помощь!

И минуты не прошло, как я услышала его топот, будто маленького ребенка. Сердце защемило от жалости, но я не могла ее себе позволить.

Голем открыл дверь. Озадаченный и растерянный, он подошел к ванне, ожидая увидеть в ней меня. Такой невинный и глупый, просто чудище, слуга. Соберись, Лавстейн.

Один прыжок, и я повалила Голема в горячую ванну, обжигающие брызги попали мне на лицо, но руки в резиновых перчатках продолжали крепко сжимать его шею. Смешные кукольные глаза-наклейки смотрели на меня, кривой рот открылся в немом крике.

Во мне проснулись безумие и первородная жестокость. Как бы я себя ни оправдывала, сколько бы раз ни говорила, что это лишь оживший кусок глины, это все равно было убийство, самое настоящее.

Глиняная шея обмякла под моими руками, и голова Голема отсоединилась от тела. Вода окрасилась в цвет охры, а дрожащие ноги прекратили двигаться.

Голова Голема опустилась на дно ванны, а на поверхность всплыли намокшие глаза-наклейки. Я чувствовала себя так ужасно, как никогда в жизни.

Под полотенцем лежал топор. Я молниеносно схватила его и направилась в детскую. Голема больше не существует. Это звучало в каждом моем шаге. Я коротко взвыла, когда топор вонзился в дверь.

Вольфганга не было. Его мотоцикл стоял на месте, он мог прятаться где-то дома.

Наконец дыра была достаточной для того, чтобы я пролезла. Я отбросила топор и вытерла лицо. Пот смешался со слезами.

– Не делай этого, – сказал Вольфганг, стоя позади меня. Он нервничал, но голос не дрожал. Не умолял, он приказывал, но он клялся мне, что никогда меня не тронет. – Ивейн, не делай этого.

Томас сказал: откроешь спальню – потеряешь двоих. Трикстер сказал: откроешь спальню – узнаешь, зачем Кави стер память. Каспий сказал: откроешь спальню – во многом разберешься.

– Ивейн, прошу тебя.

Сквозь дыру были видны лиловые занавески. Я сделала шаг и оказалась в своей детской спальне.

Вольфганг не пошел за мной. Я прошлась по комнате, не веря, что провела здесь свое детство. Мои шкафчики, кровать с пятью подушками, картины, афиша «Мадам Баттерфляй», на некоторых полках еще оставались книги. Мой рабочий стол, в шкафчиках детская акварель и папка с рисунками. Кресло, которое Кави подставлял к кровати, чтобы прочитать сказку. Платяной шкаф, где мы с Вольфгангом прятались от отца. Мои обои, окна, шторы, ковер, прожженный ковер…

Прожженный?

Ровное обугленное пятно, идеальный бурый круг на некогда синем ковре.

– Я же говорил, – грустно сказал Вольфганг, – не делай этого.

Он не мог пройти так тихо. А дыра в двери была слишком маленькая для него. Как он прошел?

Боже! Нет! Только не это!

Я закрыла рот руками, чтобы не закричать, смотрела на своего брата и на пустой дверной проход.

– К-как? – выговорила я.

Вольфганг сделал простой жест: приложил палец к виску. У нас остались считаные секунды, он скоро исчезнет, и только Суббота решит, когда он сможет ко мне наведаться в следующий раз. Если бы я не узнала, он бы остался со мной, он бы… Пусть это будет шутка.

– Самоубийство?

Вольфганг усмехнулся. Он становился все незаметнее.

– Ивейн, послушай меня, слушай внимательно.

– Поэтому ты не мог до меня дотронуться, поэтому все так реагировали, когда я говорила о тебе, поэтому… – Мою речь прервал тяжелый истеричный вздох.

– Это неважно. – Он сделал шаг вперед, положил невидимые руки мне на плечи, но я ничего не почувствовала. – Ты никогда не покидала Мунсайд.

– Что?

– Менталисты…