Мунсайд

– Нет-нет, он не пропал. – Уоррен заметил, как у меня скривилось лицо. – Может, заболел или еще что-то.

– Если инкубы и могут болеть, то только одним, – подал голос Томас.

– Чем? – беззлобно спросил Уоррен. Кажется, между ними ничего не изменилось.

– Голодом.

Уоррен так насупился, что стало не по себе, будто Томас задел его за больное.

– У них другое понятие о том, как «подкрепиться», ну ты знаешь, – решила я разрядить атмосферу, одновременно набирая уже третью СМС Каспию. Мой личный рекорд. Ни на одну из них он не ответил.

Мы с Уорреном чувствовали острую необходимость развеяться. Несмотря на пережитый ужас, трех дней в больнице оказалось достаточно, чтобы отдохнуть. От Уоррена веяло тоской, и я пригласила его домой. От дома, тем более от библиотеки он всегда приходил в восторг. Даже сейчас явно обрадовался.

Наказав Голему покормить нас, я дала Уоррену ключ от библиотеки, а сама пошла принять душ. Я слегка нервничала, оставив его одного. Вряд ли он там что-то найдет.

Я выросла в тепличных условиях, но жизнь в интернате быстро сломала меня. Параноидальность засела во мне глубоко и надолго, и, сколько бы я ни говорила, что это мера предосторожности, это была психическая болячка, словно в моей голове вечно мигала лампочка «Будь осторожен», и порой это доходило до абсурда.

Я хотела доверять Уоррену. Я могла доверять Уоррену. Я видела демонов и людей и с уверенностью могла сказать, что разбираюсь в них, пусть в основном благодаря интуиции. В библиотеку я вернулась с мокрой головой, неся поднос, полный еды. Я заметила, что в последнее время Уоррен ел как ненормальный. Что ж, каждый боролся со стрессом как мог.

Он сидел в окружении книг и периодически что-то записывал. Выглядел он увлеченным и совсем не жалким. Перед ним лежал огромный учебник по бестиарию и демонкратии, открытый на главе «Карательные меры».

Я заглянула к нему через плечо, попивая чай. На ветхой странице была изображена черная лохматая собака с огненными глазами и острыми зубами. В детстве адские гончие пугали меня особенно сильно, несмотря на то что к жутким созданиям я привыкла чуть ли не с младенчества. Вспомнить хотя бы моего отца.

Наверное, потому что, в отличие от других монстров, гончие карали за убийство, кражу и другие мелкие (для демона) преступления. Эти твари с удовольствием преследовали виновного и отрывали от него по кусочку. Иногда я не могла заснуть по ночам, боясь, что гончие придут за мной ночью, потому что опять не убрала за собой игрушки.

– О, отлично, еда. – Уоррен отвлек меня от воспоминания, запихивая в рот кусок пирога. Голем почему-то частенько готовил выпечку. – Смотри, что выпало из книжки.

Он протянул мне старую желтоватую фотокарточку. На фоне кухни блондинка с короткими кудрями в старом, поношенном, скорее всего, мужском свитере держала на руках примерно годовалого мальчика, такого же светлого и голубоглазого. Женщина смеялась, глядя на ребенка, а тот смотрел в камеру широко раскрытыми глазами. Пухлые губы блестели от слюны. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять, кто это: Элиза и Вольфганг, мои мама и сводный брат.

– Красивая, – произнес Уоррен, склонив голову набок. – У вас губы и подбородок похожи.

Я задумчиво ощупала лицо. Я всегда ощущала себя копией отца. С Вольфгангом у нас было мало общего, кроме цвета волос.

– Почему ее нет на древе? – Уоррен ткнул на стену позади меня. Не успели?

– Возможно, – пожала плечами я. – Отец нашел Элизу, когда его родители уже умерли. А он не особо чтил аристократические традиции. Ты посмотри только, – я обернулась, чтобы лучше рассмотреть гобелен, – нас было так много… Двенадцать поколений. Четыре века. В детстве мне казалось, что у любого ребенка висит фамильное древо, что каждый должен знать всех своих предков, а сейчас понимаю, какая это глупость. Знаешь, кем был Генри Лавстейн? Вон, на самом верху.

Уоррен качнул головой. Он внимательно слушал меня, даже перестал жевать.

– Матросом. Прикинь: безграмотным матросом. Во время завоевания Нового Света сюда прибыл французский корабль. Большая часть команды погибла из-за какой-то болезни еще по пути. Несколько человек чудом выжили и прибыли сюда. Они думали, что спасены, но нет: Новый Ад, только на суше.

– Я давно хотел спросить, – перебил меня Уоррен, – почему именно ифрит? Это же из мусульманской веры.

– Мать Генри Лавстейна была мусульманкой, служанкой. Он бастард какого-то там немецкого герцога. На арабском говорил чуть лучше французского, а мама воспитала в нем любовь к своей культуре. В ее сказки он верил больше, чем в церковь, вот и явился ифрит. Есть, конечно, и другие демоны. Тот же Асмодей – вполне католический персонаж, но первым был Кави. Кто успел, тот и съел. – Чтобы продемонстрировать это, я запихнула в рот печенье.

– Значит, в тебе арабская, французская и немецкая кровь?

– Как и в любом американце.

– Я знаю только о прадедушке. Потому что он участвовал во Второй мировой. Кузина в Сан-Диего замужем за бельгийцем. – Он усмехнулся. – Ничего хоть мало-мальски интересного. Моя семья самая обыкновенная.

– Везунчик.