МУОС

При подходе к Площади Независимости их встретил вялый дозор из трёх шестерочников. Оказывается, Учёный Совет не тратился на охрану станций, где жили нижние уровни. Пятерочники и четверочники были задействованы на охрану важных объектов, а не жилых секторов более низких уровней. Шестерочники только сделали тесты «на ленточников» и махнули рукой: проходите.

Один из УЗ-6, поздоровавшись с Купчихой, повел их на станцию. Эта станция была похожа на Октябрьскую, однако она была еще больше, светлее, чище. Жилища и жильцы были обозначены цифрами меньшего номинала: УЗ-7 было мало.

Эта станция не была столичной, так как администрация центровиков находилась в бункерах, в которые простые центровики не допускались. Но эта станция была научным, экономическим, энергитическим и торговым центром Центра, если не всего Муоса. Определенными привилегиями станция пользовалась – жильцы с Октябрьской и Института Культуры стремились получить прописку на этой станции: пайки здесь были побольше, квалифицированной работы было также больше, а значит было больше шансов повысить свой УЗ, или хотя бы выйти замуж или жениться на ком-нибудь с большим УЗ.

Прямые переходы с этой станции вели в Университет Центра – бункер под руинами БелГосУниверситета; в единственную полноценную больницу Муоса; а также в бункер термальной электростанции, обеспечивавшей электроэнергией пол-Муоса; в помещения оружейных и швейных мастерских. Отсюда же расходилась запутанная система хорошо охраняемых переходов в бункера научных лабораторий, жилищ и кабинетов высших администраторов Центра. Верхним помещением являлся длинный подземный переход, некогда соединявший Площадь Независимости с самой станцией метро. Переход был расположен достаточно глубоко и поэтому уровень радиации здесь был не столь высок, как в верхних помещениях других станций. Поэтому даже УЗ-8 и УЗ-9 с других станций мечтали попасть именно на Площадь Независимости.

По широкому переходу уновцы и ходоки прошли на Вокзал. Своё название это убежище получило от расположенного над ним здания Минского вокзала, железобетонные конструкции которого выдержали Удар. В одном из помещений Вокзала располагался рынок. Когда-то, когда связи между станциями и регионами не были столь ослабленными, здесь шла пылкая торговля прямо с велодрезин. Порой здесь собиралось до десяти велодрезин за раз. Сейчас же, кроме дрезин партизан, здесь стояла дрезина с Института Культуры, дрезина Центра, пришедшая с американским товаром, а также подтягивались с тележками ремесленники из ближайших мастерских.

Купчиха, еще не успев поздороваться с торговцами, уже во всю глотку ругала их товар. Она хватала арбалеты, театрально сгибаясь под их мнимой тяжестью, брезгливо натягивала пружины, указывала на несуществующие ржавчину. Отбросив в одну тележку арбалет, Купчиха с другой схватила стрелу, начала её гнуть, трогать пальцем остриё, сопровождая это пикантными комментариями: («Да, чтоб у тебя член был такой же кривой, как эта стрела!», «Да эта ж стрела с трех метров от моей задницы отскочит!»).

Махнув рукой, она отвернулась и подошла к дрезине с американскими товарами – главным образом лампочками, проводами и прочим электрооборудованием. На весь рынок она возмущалась мутностью стекла лампочки, ненадёжности нити накаливания, а затем, подняв палец, громогласно и авторитетно заявила, что эти лампочки проработают максимум три часа. Тыркнув лампочку в специально гнездо с подведённым электричеством, она закричала: «Это разве свет! В могиле светлее, чем от твоей лампочки!». Всю свою критику по отношению к товару она сдабривала комплементами к продавцам. «Ай-я-яй, да такой красавчика не может обманывать несчастную бедную партизанку!». Потом она неожиданно возвратилась к торговцу арбалетами, который растерянно смотрел то на Купчиху, то на забракованный товар, и по-дружески похлопав его ладонью по груди, с одолжением сказала: «Ну так и быть, только ради твоих красивых глаз скупаю все твои железяки за две туши…».

Так продолжалось часа полтора. Для сторонних зрителей это было реальное шоу, где единственным артистом была Купчиха, а продавцы и покупателями – клоунами. Купчиха буквально не давала открыть рот как покупателям так и продавцам, бракуя их товар, и расхваливая свой. Покупатели и продавцы не впервые видели Купчиху и методы её торговли, наверняка они зарекались не вестись на её уловки, но выстоять перед напором шустрой девки они не могли. К концу торговли Купчиха убедила их в наивысшем качестве партизанского груза, в полной убогости их собственного товара, ну и, конечно, в куче их внешних и внутренних достоинств, озвученных в льстивых речах Купчихи. Последнее ослепляло продавцов и покупателей и не давало увидеть явную невыгодность сделки.

Большую часть товара Купчиха обменяла уже в первый день торговли. Остальное обещала реализовать в ближайшие день-два. А вечером Купчиха, как всегда, «отлучилась» к какому-то местному холостяку.