Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?

Наконец сборы были закончены, лошади выведены из конюшни, а ослы, невзирая на их упрямство, запряжены. Стоя на улице подле дома, галантерейщик, разведчик и мушкетеры поджидали госпожу Бонасье, отсутствие которой единственно тормозило отправление отряда. Господин Бонасье высказывал предположение, что супругу могла задержать королева Анна. Д'Артаньян полагал, что, отпуская кастеляншу в отгулы, ее величество велела ей заготовить двойной запас нижних юбок и чулок. Де Мор высказывался в том духе, что причиной опоздания мадам Бонасье наверняка является некий кавалер, оказывающий ей знаки внимания в Лувре. Портос тоже собирался огласить свою версию опоздания супруги достойнейшего галантерейщика, но, прежде чем он успел начать, тот поднял руку и указал на перекресток улицы Могильщиков и маленького безымянного переулка:

— Да вот же она, господа!

Обернувшись, д'Артаньян приложил ладонь козырьком ко лбу, спасая глаза от острых солнечных лучей, и обмер, потрясенный увиденным…

Освещенная со спины утренним солнцем, вниз по улице шла супруга галантерейщика — Констанция Бонасье. Это была женщина лет двадцати пяти, высокого роста, с округлостями настолько приятными глазу, что от них просто невозможно было оторваться! Над пышными бедрами, подчеркнутыми узким дорожным платьем без кринолина, господствовала элегантная, наверняка зауженная жестко зашнурованным корсетом талия, а над ней… Над ней, покрытая тончайшей газовой тканью, волновалась пара самых белых, самых пышных, самых прекрасных персей из всех виденных псевдогасконцем! Между ними горел неброский серебряный крестик, цепочка которого охватывала длинную, лебединую шею королевской кастелянши…

Откуда?! Откуда в Париже, в этой, казалось бы, всемирной столице худосочных женщин, взялась такая красота? — думал д'Артаньян, ошеломленно глядя на приближавшиеся к нему пять, а то и все шесть пудов чистого совершенства.

Между тем Констанция подошла к ожидавшим ее мужчинам и, присев в глубоком реверансе с достоинством подлинной великосветской дамы, низким, грудным голосом попросила прощения за невольное опоздание:

— Простите, бога ради, господа, но ее величество велела мне перед отъездом приготовить для неё несколько домашних и выходных платьев.

Она очаровательно улыбнулась всем четверым, возможно лишь на мгновение дольше задержав взгляд на лазутчике, по-прежнему стоявшем столбом и смотревшем на нее в полном изумлении. На его счастье, господин Бонасье суетился подле своей супруги, помогая ей поудобнее устроиться на бархатных подушечках, коими было выложено сиденье повозки, и не замечал ничего вокруг.

Устроив даму, мужчины вскочили в седла и, дав лошадям шпоры, направились прочь из Парижа, ибо день уже вступил в свои права и, если путешественники хотели одолеть до вечера запланированные десять лье, им следовало поторопиться. Выбравшись из города, кавалькада пошла бойчее, насколько это позволял размеренный ослиный шаг. Д'Артаньян с Портосом возглавляли колонну, ландо мадам Бонасье следовало посредине, а де Мор с галантерейщиком двигались в хвосте, обсуждая что-то между собой. Несмотря на оживленную болтовню чернокожего мушкетера и живописные виды долины Сены, по которой петляла дорога, псевдогасконец довольно скоро поймал себя на мысли, что его все время тянет обернуться. Ничто сейчас не занимало его так сильно, как прекрасная (черт возьми, теперь-то уж он точно знал, что это не преувеличение!) супруга его домовладельца. И все же, как ни горько, ему придется сдерживать себя. Сдерживать и надеяться, что господин Бонасье либо не заметит его любопытства к прекрасной пассажирке старенького ландо, либо сочтет это любопытство исключительно заботой о ее безопасности.

Приблизительно в паре миль от парижской заставы мушкетеры попрощались с путешественниками и, пожелав им приятной и спокойной дороги, развернули лошадей к дому. Оставшись втроем, точнее — вдвоем, так как Констанции, сидевшей в повозке, было неудобно вести беседу, Бонасье и д'Артаньян, ехавшие стремя в стремя, пытались завязать разговор, однако тем, интересных обоим, не нашлось, да и лазутчик был настолько занят своими мыслями, что отвечал спутнику невпопад. Ввиду этого короткое время спустя между ними установилось дружелюбное молчание, позволявшее каждому остаться наедине с собственными мыслями.

Помимо этих самых мыслей, впервые с момента его заброски во Францию свернувших на лирическую тропинку, первый день пути ничем особенным д'Артаньяну не запомнился, оставшись в общем-то довольно серым и скучным. Пообедав в деревушке, названия которой д'Артаньян не запомнил, они продолжили свой путь и к вечеру, как и планировали, прибыли к месту ночевки. Порядком устав за первый день пути (галантерейщик ныл не переставая, сколь сильно он отбил все, что только можно отбить, и натер все, что только можно натереть), путешественники быстро проглотили ужин и отправились спать. Супруги Бонасье, разумеется, заняли одну комнату, а их телохранитель расположился в соседней.