Муссолини и его время

Тем не менее во взаимодействии фашистов с прессой были свои особенности, отличавшиеся от нацистской и, особенно, советской практики. Фашисты никогда не устанавливали абсолютный и тотальный контроль над средствами печати, как это произошло в Третьем рейхе или в Советском Союзе.

Большинство итальянских газет напрямую контролировалось властями, а редакторы каждый день получали предметные указания относительно правильного освещения текущего политического момента. Правительство могло в любой момент закрыть любое СМИ или издательство, конфисковать весь тираж или лишить любого журналиста возможности заниматься профессиональной деятельностью. Вскоре появился и специальный союз журналистов, не став членом которого публиковаться было невозможно.

Однако при этом режим пока что оставлял за собой исключительное право лишь на трактовку ключевых внешних и внутриполитических событий. В 20-е годы властям было еще не до наведения порядка в культуре и развешивания ярлыков и табличек, поясняющих народу, что для него полезно, а что – вредно. Определений вроде «дегенеративное искусство», как в Третьем рейхе, или «социалистический реализм», как в СССР, возникших в тридцатых годах, в фашистской Италии пока еще не существовало – эталоны и их подлежавшие поруганию антиподы все еще ждали своего часа.

По большинству же вопросов, не касавшихся политики напрямую, власти вполне допускали открытую полемику. Например, вплоть до второй половины 1930-х годов, когда дуче заново открыл для себя «прелести расизма», в итальянской прессе равноправно ломали копья антисемиты и их противники, причем пресса, поддерживающая ту или иную сторону, неизменно ссылалась на идеалы фашизма и обильно цитировала самого Муссолини.

Долгое время в Италии допускалась и умеренная критика отдельных фашистских деятелей – иногда ее инициировал сам диктатор, желавший подмочить репутацию того или иного соратника, но позволялась и инициатива снизу, что в Третьем рейхе или Советском Союзе было практически невозможно. Разумеется, подобная критика велась исключительно в рамках борьбы за «улучшение режима», но тот факт, что не вся она была частью инспирированной сверху пропагандистской кампании, говорит о многом.

Несмотря на партийную монополию, вплоть до 1938 года в итальянской прессе подчас достаточно открыто обсуждались вопросы внешней политики, и хотя, как правило, речь шла не о каких-то конкретных программах или альтернативных внешнеполитических концепциях в полном смысле этого слова, но итальянские «англоманы» могли поспорить с «германофилами». При этом, конечно, доказывая, что их аргументация более прочно базируется на мировоззрении вождя, нежели доводы противной стороны.

Можно сказать, что в вопросах свободы слова государство Муссолини находилось немного ближе к автократиям прошлого, таким как Первая и Вторая бонапартистские империи, нежели к современным ему гитлеровскому и сталинскому режимам. До полной тоталитарности фашистской Италии было все еще очень далеко.

Помимо прочего от цензурных крайностей итальянцев отчасти спасала давняя историческая «традиция» подсмеиваться над своими многочисленными правителями – как отечественными, так и иностранными. Фашистские цензоры, бывшие в основном школьными учителями, часто не понимали искусно замаскированных намеков, вследствие чего в печать просачивались сатирические уколы по поводу происходящего в стране.

Однако стоит заметить, что никакой опасности для режима такая «отдушина» не представляла – большинство итальянцев неспособны были оценить подобное литературное фрондерство. Как показала практика прошлого и нынешнего века, государственной или партийной пропаганде совершенно не обязательно бороться исключительно за «качество» выпускаемой продукции – главное сделать ее массовой и всеобъемлющей. Если добиться того, что подавляющая часть мощного информационного будет «идеологически выдержанной», то даже те, кто отрицает отдельные положения господствующей доктрины, начинают мыслить в обозначенных пропагандистской машиной границах, что и является конечной целью ее создателей.

«Проблема» печати была лишь частью процесса политической унификации страны. Лояльные правительству депутаты и сенаторы быстро одобрили несколько тысяч указов, предложенных Муссолини единым пакетом. Среди них был и закон о запрете тайных обществ – очередной шаг к полнейшему искоренению политической оппозиции в Италии. Предложенный в качестве жеста доброй воли в адрес римской курии (и короля, не любившего масонов), этот законопроект означал намного большее – Муссолини удалось официально запретить самоорганизацию граждан, единственная «вина» которых заключалась в том, что их общественную деятельность нельзя было контролировать.