Муссолини и его время

Политическая реформа шла рука об руку с административной: местное самоуправление попало под жесткий надзор подеста – назначаемых Римом администраторов (заменивших выборных мэров), и фактически прекратило свое существование. Теперь от власти столичного правительства нельзя было укрыться даже в провинции. Но, как это часто случалось, любовь к истории сыграла с фашистами злую шутку. Муссолини, пожелавший внедрением должности «подеста» (городского «старшины» в Средние века) еще раз напомнить о «величии Италии», на самом деле задел ее национальную гордость – изначально этот пост занимал назначаемый императором Священной Римской Империи наместник, отчитывавшийся перед ненавистными итальянцам «швабами» (то есть немцами).

Тем не менее, несмотря на эту достаточно двусмысленную историческую параллель, было очевидно, что нараставший процесс «внутренней унификации» итальянского государства не мог не затронуть политические структуры провинций. Расплатой за ликвидацию прежних «свобод» стал предложенный пряник: как правило, новые назначенцы не были тесно связаны с фашистской партией и охотно учитывали «местные традиции», т. е. привлекали к управлению представителей провинциальных кланов. В 20-е годы такая система вполне устраивала Муссолини, требовавшего от своих чиновников в первую очередь безусловной лояльности к себе как к главе правительства, а уже потом к фашизму. Пожалуй, только на Сицилии эта традиция мирного существования была сознательно и резко нарушена новой администрацией, но это был отдельный и особый случай.

Можно было констатировать достаточно устойчивый симбиоз партии и государства: партийные вожаки не заменили чиновников, но оставались при этом высшей регулирующей силой, готовой оставить за собой последнее слово в любом споре. Муссолини, как глава нескольких министерств и одновременно глава фашистского движения, персонифицировал в своем лице этот процесс переплетения государственных и партийных ветвей власти.

Вместе с появлением подеста в провинциях вводилась должность «федерале» (секретаря) – представителя партийного контроля, облеченного не меньшими полномочиями, нежели префекты.

Таким образом, Муссолини получал возможность контролировать жизнь страны не только в качестве главы правительства, но и как лидер крупнейшей, а вскоре и единственной политической силы в Италии.

Осенью 1927-го Муссолини удачно разрешил весьма трудную задачу – добившись принятия парламентом «Хартии труда», он покончил с независимыми профсоюзами. Впрочем, независимыми они могли называться весьма условно, ведь в подавляющем большинстве случаев делами в таких организациях заправляли левые – теперь же, благодаря соглашению с капитанами итальянской промышленности, все противоречия между рабочими и администрацией заводов должны были разрешаться в рамках монопольной государственной структуры, чуть позже преобразованной в министерство. С одной из последних остававшихся у левых возможностей для политической борьбы было покончено, равно как и с восьмичасовым рабочим днем. Итальянцам пришлось смириться и с увеличением его продолжительности на один час, и с новыми законами, сурово наказывающими «подстрекателей» к забастовке по политическим мотивам. Но и те, кто попытался организовать стачку ради прибавки к зарплате, быстро поняли, что церемониться с ними не будут – их ждут высокие штрафы за срыв работы.

И все же трудовая политика фашистов не носила исключительно негативный характер – новые профсоюзы частенько одергивали работодателей. Правительство Муссолини старалось поддерживать социальный мир за счет повышения уровня жизни, а не одних только репрессивных мер. Тем более что продолжавшийся экономический рост и без того способствовал поддержанию порядка. Прежде итальянцы считались одними из самых бедных жителей Европы, но теперь их благосостояние постепенно возрастало, и пропаганда поспешила объяснить, благодаря кому все это стало возможным. Но промышленники и в самом деле были признательны дуче за экономическую свободу, низкие налоги и избавление от дамоклова меча в виде «неуправляемых» рабочих союзов. Муссолини так резюмировал свое тогдашнее видение экономики: «Капиталистическая система, со всеми своими недостатками и преимуществами, будет существовать еще несколько веков». Пройдет всего несколько лет, и он кардинально поменяет свое мнение, но к тому времени легальной оппозиции, способной выступить с возражениями и предложить свое видение будущего Италии, уже не будет.

Выстрел в Болонье стал последним гвоздем в крышку гроба итальянской политической свободы. Не мешкая, Муссолини поспешил использовать это покушение для окончательного установления фашистской диктатуры: «Национальная фашистская партия» была объявлена единственной общенациональной «организацией общественно-правового характера», инструментом государства, а стало быть – и его частью. В то же время деятельность коммунистических и социалистических организаций оказалась под запретом как враждебная государству.