Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Затем выяснилось, что главнокомандующий войсками набоба, Мир-Джафар, намеревается низвергнуть Сираджа уд-Даулу – и вопреки возражениям многих соратников Клайв решил содействовать Мир-Джафару. Один из бенгальцев, участвовавший в заговоре, пригрозил раскрыть его тайну и потребовал за свое молчание больших денег. Тогда Клайв составил два договора: настоящий, в котором ни словом не упоминалось о вымогателе, и фальшивый – где вымогательство описывалось подробно, чтобы устрашить изменника. Некий британский офицер назвал затею бесчестной, отказался подписывать фальшивый текст – и Клайв преспокойно подделал его подпись. Щепетильность Роберта Клайва распространялась только на представителей его собственной расы – оттого, как утверждают самые строгие критики, в конечном счете Клайв заслуживает беспощадного порицания[50].

Хотя задним числом Клайв и бывал подвержен приступам хандры, доводившим даже до попыток наложить на себя руки, он никогда ни о чем не тревожился и не думал подолгу в разгаре военной кампании. Его безудержная отвага явилась во всей красе именно перед битвой, которая – возможно, больше любого из других тогдашних событий – определила судьбы Индийского субконтинента. Армии Сираджа уд-Даулы и Клайва, построившиеся в боевые порядки, разделяло несколько километров. С Мир-Джафаром загодя условились: он покинет своих незадолго до сражения и перейдет на британскую сторону. Однако робость Мир-Джафара взяла верх над его честолюбием: военачальник дрогнул и данного слова не сдержал.

Перед тем как пересечь реку и напасть на двадцатикратно превосходящего численностью неприятеля, следовало хорошенько подумать. Клайв созвал военный совет. Большинство британских офицеров сочли разумным уклониться от боя – и поначалу Клайв согласился с ними. Как пишет Маколей, «еще долгие годы спустя» Клайв любил повторять, что «он лишь однажды в жизни собрал военный совет и… прислушайся он к суждениям этого совета, британцы вовеки не овладели бы Бенгалией» – а стало быть, и всей Индией. По рассказу Маколея, Клайв удалился под сень ближайших деревьев и провел в раздумьях целый час. «Он возвратился, решившись поставить на карту все, и отдал приказ: приготовиться к переправе на рассвете следующего дня» [32]. С той минуты он целиком взял ответственность за любые последствия на себя одного.

Поутру, перейдя реку вброд, бойцы Клайва дождались, пока стемнело снова, и встали бивуаком в манговой роще, возле деревушки Пласси (или Палаши), расположенной к северу от Калькутты, в 1,5 км от вражеских позиций. Ночь напролет британский командующий не смыкал глаз, прислушиваясь к барабанам и цимбалам, гремевшим в неприятельском стане. Остается лишь гадать, в каком он пребывал нервном напряжении, какую тревогу привелось ему пережить.

На следующее утро, 23 июня 1757 г., обе армии сошлись у Пласси. Одной лишь конницы у набоба насчитывалось 15 тыс. сабель. А еще было 40 тыс. пеших воинов: копейщиков, меченосцев и лучников. Но не свыше 12 тыс. индийских бойцов участвовали в сражении. Клайв располагал только 3000 солдат; англичан среди них была одна тысяча. Противники обменялись орудийными залпами. Полевые пушки Сираджа уд-Даулы палили как попало, а британские «оказались весьма действенны»: в войске набоба разом полегло немало самых заметных начальников. Неприятель начал отступать, и кто-то из британских командиров, тут же воспользовавшись этим, велел трубить общую атаку. Битва не продлилась и часа. Как пишет Маколей, «потеряв убитыми всего лишь 22 солдата и лишь 50 ранеными, Клайв рассеял армию, в которой было почти 60 тыс. воинов, – и покорил империю, более обширную и многолюдную, чем Великобритания»[51].

После британской победы Сираджа уд-Даулу сменил на престоле Мир-Джафар. Самого набоба прикончили за его злодеяния – жестокий поступок, даже если жертва вполне заслуживала своей участи. Британцы не прикладывали руки к этой расправе, но, можно сказать, подготовили ее политически.

Британская щепетильность гораздо больше страдала при мысли о деньгах, перешедших в то время из рук в руки. Мир-Джафар послал вниз по реке, в Калькутту, серебра на сумму 800 тыс. фунтов стерлингов. Клайв присвоил из этой дани то ли 200 тыс., то ли 300 тыс. фунтов. Он в буквальном смысле слова «разгуливал по грудам золота и серебра, венчанный рубинами и алмазами». Говоря строго, тут не было ничего противозаконного: Клайв числился не генералом британской короны, а военачальником Ост-Индской компании, – компания же недвусмысленно разрешала своим служащим обогащаться от щедрот местных князей. Маколей даже обмолвился: удивительно, что Клайв не присвоил больше. Впрочем, он сразу добавляет: «…нельзя оправдывать поступок, подававший дурной пример, – хоть сам по себе поступок, возможно, и не был дурным… То есть любое вознаграждение за службу следовало получать либо из рук собственного правительства, либо из иных рук, но с полного правительственного ведома и одобрения» [33].