Мусульманские страны на пороге XXI в. Власть и насилие

Поддержка «Талибана» являлась центром не только внешней, но и внутренней политики Пакистана. «Талибан» пестовался его спецслужбами для засылки террористов в индийскую часть Джамму и Кашмира, для усиления влияния исламистов среди офицеров и в правящих кругах Пакистана[5]

. Этот процесс исламизации подпитывался притоком саудовских денег и ваххабитских идей по государственным каналам и через пакистанских мигрантов, работающих в королевстве. Именно в пакистанских религиозных школах обучались талибы, перебрасываемые затем через границу: Пакистан был главной опорой повстанцев, боровшихся с «марксистским режимом» и советскими войсками в Афганистане. «В 90‑е годы ключевая роль Пакистана в установлении власти пуштунского "Талибана" в Кабуле укрепила имидж Исламабада как основной опоры пуштунов в Афганистане и главного бастиона против намерений Ирана и России помочь доминировать в афганском государстве этническим меньшинствам за счет традиционно господствовавших пуштунов» (1, с. 57).

Поэтому отказ Пакистана после 11 сентября 2001 г. от поддержки «Талибана» оказался шоком для всех пуштунов и пакистанских фундаменталистов. Это может повлечь возрождение пуштунского сепаратизма (они никогда не примирялись с разделением на два государства) в Пакистане, что серьезно беспокоит его правящие круги. Исламские радикалы и часть офицерского корпуса не одобрили союз Мушаррафа с американцами против талибов, но большинство военных признали его решение, надеясь на помощь США в решении экономических проблем и отказ от поддержки Индии в грядущих индо-пакистанских конфликтах. Аюб предлагает все же учитывать возможность свержения Мушаррафа офицерами, недовольными вступлением Северного альянса в Кабул и репрессиями против воинственных исламистских групп в самом Пакистане и Кашмире; соответственно, будущее Пакистана ему представляется «весьма мрачным» (1, с. 59). Отсутствие стабильности в стране, в свою очередь, поднимает вопрос о безопасности ее ядерного арсенала.

В этих условиях у США и Индии две общие задачи: защитить регион от негативных последствий нестабильности в Пакистане и сдерживать Китай, долгосрочные цели которого могут войти в противоречие с интересами США и Индии. Общие подозрения относительно стремления Китая стать второй сверхдержавой — основа стратегического американо-индийского сотрудничества. Демократичность Индии — дополнительный стимул для его укрепления, что может стать «главной опорой проектируемого глобального демократического сообщества» (1, с. 61).

Иран, по словам автора, также стремится к демократии. Он враждебен «Талибану» и пакистанским экстремистам, нуждается в беспрепятственном экспорте нефти из Персидского залива и, соответственно, в региональной стабильности; часть прежних исламских революционеров превратилась в политических и экономических реформаторов. Причисление Ирана к оси зла, жесткая линия Буша «не будет или по крайней мере не должна быть поддержана» (там же). США заинтересованы в демократизации политической системы Ирана и в его реинтеграции в структуры безопасности Персидского залива. Правительство Хатами и большинство иранского народа, избравшего в парламент его сторонников, хотят проведения реформ и улучшения ирано-американских отношений. В интересах США поддержка и укрепление этих сил — «демонизация Ирана» теперь не отвечает никаким американским интересам. Это тем более ясно в условиях открытой враждебности Ирака и двойственности Саудовской Аравии, раздираемой противоречиями между ваххабитскими догмами, порождающими «Аль-Каиду», и тесными связями с США. Что касается саудовской нефти, как поставщика энергоресурсов для промышленного мира, то нефть и газ из России и Центральной Азии являются их альтернативными источниками. Подозрения относительно атомной программы Ирана также можно преодолеть в свете общего улучшения ирано-американских отношений. Для этого следует снять санкции на торговлю с Ираном и не препятствовать строительству нефтепроводов для каспийской нефти через Иран.

Таким образом, необходимо трехстороннее стратегическое сотрудничество США — Индия — Иран. В его осуществлении Индии, уже имеющей хорошие отношения с Ираном, предстоит сыграть роль посредника между Тегераном и Вашингтоном. Это трехстороннее сотрудничество может стать «наиболее положительным последствием войны США против терроризма в Афганистане» (1, с. 65).

А. Сайкал (директор Центра арабских и исламских исследований Австралийского национального университета) также считает, что в результате разгрома «Талибана» фанатичный политический ислам вынужден отступать во всем регионе. Но осуществление его маргинализации требует бо́льшей ясности стратегии США, которые только после 11 сентября нанесли решительный ответный удар.