Муза

Тут раздался человеческий голос и цоканье подкованных сапог о булыжники. "Четыре часа, ясное утро". Пейли инстинктивно юркнул в закоулок, распластался, как распятый, на сырой стене. Показываться людям было пока рано. Он посмаковал гласные в крике ночного сторожа - больше похоже на американский английский, чем на выговор современных англичан. Затем, наконец-то узнав время и машинально потянувшись подвести стрелки часов на своем запястье - и спохватившись, что часов нет и быть не может, - Пейли задумался, чем бы заняться до наступления дня. Портье в местных отелях явно не дежурят по ночам. Потеребив черную бородку, которую отращивал три месяца, Пейли решил, не теряя времени, приступить к своим ученым занятиям и прогуляться до Шордича. где находился театр "Глобус", Согласно историческим источникам, это новое, красивое здание располагалось вне Сити, на территории, куда не доставали руки Городского совета, известного ненавистника пьесы и актеров. Зуд первооткрывателя, ненасытная жажда знаний охватили Пейли, заставив его позабыть о холодном утреннем ветре. Лондон своих времен он знал хорошо, но это не очень-то помогало ему ориентироваться. Наудачу он зашагал на север и вскоре миновал Минориз, Хаундздич, Епископские ворота; несколько раз его едва не стошнило от вони псарного двора. Издали долетал еще более сильный и насыщенный, совсем уж нечистый, непристойный запах. "Наверно, Флитдич, будущая Флит-стрит", - решил Пейли. Достав из сумки шепотку порошка, он высыпал его на язык, чтобы унять тошноту.

Казалось, в городе спали даже мыши. Он шел, шел, шел - и вдруг под округлым, посеребренным луной облаком узрел его. Это был театр.

Пейли ощутил что-то близкое к разочарованию. Неказистое дощатое строение за деревянным забором, растрепанная соломенная крыша. Осуществленные грезы воочию всегда оказываются мельче, зауряднее.

"Интересно, можно ли сейчас попасть внутрь", - задумался Пейли. Сторожа не было видно. Прежде чем подойти к входу (двери, достойной скорее деревенского нужника, чем святилища Муз), он постарался запечатлеть в своей памяти весь освещенный луной пейзаж: скромные домишки, булыжную мостовую, поражающие своим изобилием вездесущие зеленые заросли. И тут он впервые увидел животных.

Эти твари с длинными хвостами могли быть только крысами. Троица зверьков грызла какие-то отбросы неподалеку от двери театра. Стоило Пейли сделать опасливый шаг в их сторону, как крысы разбежались - но в ярком лунном свете он успел разглядеть их отчетливо, до последней шерстинки.

"Крысы как крысы", - рассудил Пейли, впрочем, этих животных он видел только в университетских лабораториях. Живые злые глазки, толстые мясистые хвосты. И вдруг Пейли понял, что именно они глодали.

Из кучи отбросов торчала человеческая рука. К таким зрелищам Пейли был, в принципе, готов. Он вдоволь насмотрелся на изображения ограды Темпля с насаженными на колья головами изменников, знал об обычае омывать трупы тремя приливами и бросать гнить на берегу Темзы, видел на картинках эшафоты Тайберна (в эпоху Пейли переименованного в Марбл-арч), вокруг которых на поживу стервятникам валялись отрубленные конечности. (Стервятники? Коршуны, конечно же, коршуны. Все коршуны уже расселись по насестам.) Холодным взглядом ученого (порошок, который он принял, утихомирил его желудок) Пейли осмотрел обкусанный, ободранный кусок плоти. Крысы успели съесть немного: пир оборвался практически в самом начале. Однако на запястье зияла рваная, с блестящим дном дыра, которая заставила Пейли почесать в затылке. То была удивительно знакомая. но неуместная на нормальной человеческой руке анатомическая черта. На секунду ему подумалось, что дыра страшно напоминает пустую глазницу, облепленную ошметками выдавленного глаза. Но Пейли, улыбнувшись через силу, унял свою фантазию.

Повернувшись спиной к этим жалким человеческим останкам, он решительно прошел к входной двери. Удивительно, но она оказалась не заперта. Пейли надавил - дверь отворилась, издав скрип. Приятный звук -- что-то вроде "Добро пожаловать" в этот мир 1595 года, знакомый и одновременно странный. Вот оно: земляная площадка стоячего партера, которую трамбовали, трамбуют и еще много лет будут трамбовать ноги черни; боковые ложи: выступающая в зал сиена; "студия" без занавеса; башня с флагштоком. Пейли с благоговением глубоко вдохнул воздух театра. И тут...

- Эге, мазурик, попался!