Муза

Сердце Пейли чуть не выскочило изо рта, как плохо пригнанная вставная челюсть. Обернувшись, он впервые оказался нос к носу с живым елизаветинцем. Слава Богу, этот "представитель эпохи" выглядел вполне по-человечески, хоть и был донельзя грязен. Неуклюжие сапоги, штаны цвета гусиного помета, воняющая жиром кожаная куртка-джеркин. Его слегка пошатывало, точно пьяного; подойдя к Пейли и заглянув ему в лицо, он тошнотворно дыхнул на историка элем. Щуря осоловелые глаза, мужчина тщательно обнюхал Пейли, словно пытаясь опознать его по запаху. "Пьян, в голове туман, а еще имеет наглость нюхать..." - подумал Пейли с презрением. И, старательно контролируя гласные, заговорил:

- Я джентльмен из Нориджа, только приехал. Посторонись, малый. Или господ благородного звания не узнаешь?

- Я тебя не знаю и не ведаю. И что ты здесь делаешь середи ночи, тоже не знаю, - однако ж пьяница попятился. Пейли так и просиял, окрыленный своей маленькой победой: как человек, который, к примеру, впервые в жизни заговаривает с московским прохожим на самостоятельно выученном русском языке и обнаруживает, что его отлично поняли.

- В общем, я желаю говорить с мастером Бербиджем.

- С которым - с молодым или со старым?

- С любым. Я написал полдюжины пьес и желаю им показать. Сторож очевидно, то был сторож - вновь обнюхал Пейли.

- Джентльмен вы или кто, только дух от вашей милости какой-то нехристианский. И принесло вас в нехристианский час.

- Я уже сказал, я только приехал.

- А где же лошадь? И плащ дорожный?

- На постоялом дворе оставил.

- А сам говорит: "Только приехал, только приехал". Ишь ты... - пробурчал под нос сторож. Затем со смешком, не без изящества простер к Пейли правую руку, точно благословляя. - Знаю я вас, - проговорил он, подхихикивая. Блудодейство небось. Подъехал к какой-нибудь шлендре, или мужней негодяйке, а та возьми да и обмани... - для Пейли все эти речи были тарабарщиной. Идем-ко, - заявил сторож, - больно свежо нынче, да выпить небось хочется.

Пейли тупо уставился на собеседника.

- Вашей милости, должно, постель надобна, - произнес сторож, повысив голос. Эту фразу Пейли понял, как и значение протянутой к нему раскрытой ладони и подергиваний пальцами. "Золота просит". Засунув руку в суму, он достал один ангел-нобль. Сторож схватил монету. Челюсть у него так и отвисла

- Сэр, - выговорил он, потянувшись к своей шляпе.

- Сказать по чести, - пояснил Пейли, - мой постоялый двор заперли, и я остался за воротами. Засиделся в гостях, а вернувшись, хозяина не добудился.

- А-а-а, - протянул сторож, умилительно-земным жестом приставив палец к носу, после чего почесал щеку золотым ангелом и, прежде чем убрать монету в кошелек на поясе, помахал ей несколько раз перед своей грудью. - Пожалуйте, сэр.

Вперевалочку, но скорым шагом он вышел на улицу; Пейли с бьющимся сердцем последовал за ним.

- Куда же мы идем? - окликнул он. но ответа не получил. Луна уже заходила, а на востоке маячили первые проблески летней зари. Дрожа на ветру, Пейли пожалел, что не прихватил с собой с Земли плащ, предполагая обзавестись им на месте. Кровать будет очень кстати, если сторож действительно ведет его в место, где можно прилечь- Поспать этик с часок поя теплым одеялом, неважно даже. если в обществе блох. На улицах не было ни души: правда, вдалеке Пейли почудился кошачий концерт - надрывная серенада и еще более надрывные звуки совокупления, совсем как на настоящей Земле. У Епископских ворот сторож свернул в узкий переулок, темный и вонючий. Пейли брел следом. Порошок перестал действовать, и его снова начало подташнивать. Однако же нос Пейли не преминул отметить, что за истекшее время зловоние несколько изменилось: в легком припадке безумия Пейли заключил, что оно как бы завихряется, перераспределяя свои компоненты словно по собственной воле. Все это его совершенно не радовало. Подняв глаза к тускнеющим звездам, он отчетливо понял, что они тоже изловчились перегруппироваться, образовав новые созвездия подобно тому, как после удара кулаком по крышке рояля пылинки взлетают и рассаживаются по-другому.

- Туточки, - объявил сторож, остановившись перед какой-то дверью, и без долгих размышлений ахнул по ней кулаком. - Марушки, - подмигнул он. Но за его подмигивающим веком зияла лишь остекленевшая пустота.

Сторож вновь постучался, а Пейли сказал:

- Не стоит. Негоже в такой поздний час - или слишком ранний - людей поднимать.

Неподалеку ломающимся голоском кукарекнул молодой петух.

- Не рано, не поздно, а в самый раз, - сторож вновь занес кулак, но тут дверь распахнулась. На пороге возникла сонная женщина с сердитым лицом, одетая в грязную ночную рубашку, из-за пазухи которой выглядывало что-то вроде цветка. Женщина раздраженно заправила цветок под рубашку. Она была седая, сморщенная - по елизаветинским временам это означало, что ей лет тридцать восемь.

- Что надо? - громко огрызнулась она.

- Говорит, джентльмен, - достав из кошелька ангел-нобль, сторож помахал им в воздухе. Женщина подняла руку со свечой, чтобы лучше разглядеть монету.