Муза

Повернувшись на каблуках, Пейли узрел приплясывающую в воздухе репродукцию дроэшаутовского портрета Шекспира - квадратную, в раме; губы портрета шевелились, но глаза оставались неживыми. Он захотел вскрикнуть - но язык отнялся. Говорящая гравюра надвигалась на него - "Нахал, невежа или соглядатай Тайного Совета?" - прямые боковины рамы начали вспучиваться, и все вспучивались и вспучивались безудержно... гравированные черты размазались, и кружок, исчерканный темными линиями и кляксами, напружинившись, попытался превратиться в твердый, трехмерный объект. Пейли ничего не мог с собой поделать; он остолбенел так, что даже зажмуриться не мог. Трехмерный объект обернулся силуэтом животного, неописуемо уродливого и устрашающего - небывало крупного морского ежа, который, ощетинившись иглами, кивал и улыбался с ужасающе осмысленным видом. Пейли заставил его обрести некоторое сходство с человеческой фигурой. Отчаяние захлестнуло историка с головой - отчаяние, никак не связанное со страхом, хотя вымышленный персонаж по имени Уильям Шекспир - этот актер, играющий роль - являл собой кошмарное зрелище. Ну почему же ему никак не удается установить контакт с кантовской "вещью в себе"? Но в том-то все и дело: "вещь в себе" меняется под влиянием наблюдателя, превращаясь в феномен, навязанный категориями пространства-времени-восприятия...

Набравшись храбрости, Пейли спросил:

- Какие пьесы вы написали на сей день?

Шекспир, казалось, удивился.

- А кто спрашивает? Пейли продолжал:

-- Тому, что я скажу, вы вряд ли поверите. Я прибыл из другого мира, где знают и чтят имя Шекспира. Я лично верю, что на свете был - или есть - актер по имени Уильям Шекспир. Но что этот Шекспир написал пьесы, которые ему приписывают - этому я не верю.

- Значит, - произнес Шекспир, слегка оплывая, превращаясь в собственный неуклюжий бюст, кое-как слепленный из сала, - мы с вами оба неверующие. Что до меня, я готов верить чему угодно. Вы - призрак из другого мира, так тому и быть. Но тогда вы должны были растаять с третьим криком петуха.

- Возможно, у меня времени меньше, чем у призрака. На авторство каких пьес вы претендуете? - Пейли перешел на английский язык своей эпохи. Хотя фигура перед ним расплывалась и мерцала, пробуя разные очертания, но глаза проницательные, умные, современные - практически не менялись. Голос произнес:

- Претендую? "Гелиогабал", "Печальное царствование Гарольда Первого и Последнего", "Дьявол в Далвиче"... И другие - им несть числа.

- Ответьте, умоляю вас, - вконец встревожился Пейли. Верить или не верить? Что он сейчас услышал - правду или насмешливую ложь? И от кого исходит эта правда или насмешка - от этого человека либо от его собственного, Пейли, разума, жаждущего контроля над данными, над информацией, поставляемой органами чувств? Разума, ждущего хоть чего-нибудь осмысленного? Там, на столе, громоздится кипа бумаг. - Покажите мне, - воскликнул Пейли. - Покажите хоть что-нибудь, - умолял он.

- Предъявите мне свои рекомендательные письма, - возразил Шекспир. - Нет, - и он двинулся к Пейли, - я сам посмотрю. Его глаза загорелись. В них прыгали странно-зловещие искорки.

- Красивый юноша, - проговорил Шекспир. - По мне, бывают и краше, но покувыркаться малость в летнее утро, пока день не разогрелся...

- Не замай, - выпалил Пейли, - не замай, - бормотал он, пятясь, и ему казалось, что архаизм этот отчего-то звучит фривольно. - Не трогайте меня!

Напирающая фигура превратилась в настоящий ходячий кошмар: шея раздулась, на ладонях рук, простертых к Пейли, засверкали зрачки. Слоновий хобот, выросший посреди лица, извивался, щупая воздух; две-три присоски, проклюнувшись на его кончике, вслепую потянулись к Пейли. Тот бросил суму, чтобы легче было защищаться. Вместо слов чудовище изрыгало хриплые выкрики, покряхтывало и повизгивало. Притиснутый к углу стола Пейли бросил взгляд на измаранный черновик (как там о Шекспире говорили: "В жизни не вымарал ни одной строки"):

Живя в тюрьме, я часто размышляю,

Как мне ее Вселенной уподобить?

Чем на Вселенную она похожа?

Есть ли различья меж темницей и Вселенной?

И хотя тело судорожно пыталось увернуться от этих огромных рук (с десятью пальцами каждая), ученый в Пейли подал голос:

- "Ричард Второй"! Вы пишете "Ричарда Второго"?

Пейли - этот Клод Бернар от литературы - понял, что должен любой ценой передать Свенсону весть, что в 1595 году Шекспир работал над "Ричардом Вторым". Бросившись на пол, Пейли схватил суму и, нащупав передатчик, начал набирать радиограмму. Эта внезапная капитуляция, казалось, изумила Шекспира; его руки-вилы стали растерянно ворошить воздух. А Пейли, ослепший от пота, тяжело пыхтя, сообщал: "УШ авт Р2".

Тут распахнулась дверь.

- Слыхал, шумите, - то был давешний бесформенный урод с глазами на голой груди. Его уродство усугубилось; облик менялся беспрестанно, но как бы рывками, словно его чеканили безмолвные и невидимые молотки. - Он пришел на тебя напасть?