Муза

Когда он наклонился, чтобы меня поцеловать, проходивший мимо человек громко прищелкнул языком. Я не была уверена на сто процентов, но мне послышалось, что прохожий сказал слово «мерзость». Мы не обратили на него внимания; я вообще не собиралась ничего говорить, хотя мне бы очень хотелось высказаться, но я подумала: может, у Лори найдется пара слов по этому поводу?

– Ну, давай, – сказала я, когда стало понятно, что Лори то ли ничего не заметил, поскольку у него и в мыслях не было, что такой комментарий может относиться к нему, то ли не считал этот инцидент достойным внимания. – А то пропустишь свою встречу с мистером Большой Шишкой. Но ты иди первый, я последую за тобой.

– Почему?

– Не хочу, чтобы Памела про нас узнала.

– Ты меня стесняешься? – спросил Лори.

– Конечно нет, – со смехом ответила я. – Просто… ну, если она узнает о тебе, то житья мне вообще не даст.

* * *

Сидя за столом и радуясь, что перехитрила Памелу, я думала только о том, что происходит в кабинете Рида у меня над головой. Меня разбирало любопытство насчет картины Лори. И хотя моя мама всегда говорила, что, если подслушиваешь под дверью, не жалуйся, когда получишь по уху, я знала: сам Рид ничего мне не скажет. Квик в тот день отсутствовала, а рассчитывать, что Лори изложит мне все подробности, не приходилось.

Я поднялась на этаж выше по черной лестнице и, поколебавшись, все-таки заглянула в замочную скважину. Я чувствовала, как участился пульс, боялась, что кто-то из них обернется и услышит меня. Картина Лори стояла на мольберте рядом с письменным столом. Она являла собой идеальный прямоугольник, наполненный буйством красок: киноварь, лаванда, индиго, терракота, лиловатая зелень.

А что здесь делала Квик? Ее взгляд был устремлен в пустой камин, она обхватила себя руками. Казалось, ее тошнит, словно она ждала взрыва. Квик потянулась за сумкой, достала сигареты и старательно закурила.

– Значит, так. Исаак Роблес, – произнес Рид, извлекая фотографию из папки, сделанной из бычьей кожи, стоящей у него на столе. – Когда-нибудь о нем слышали?

– Нет, – признался Лори.

– Снимок мне прислали из музея Прадо в Мадриде. Они полагают, что это Роблес – в Малаге, примерно в тысяча девятьсот тридцать пятом или тридцать шестом. Мы не знаем, кто эта женщина, но фотография, скорее всего, была сделана у него в мастерской, поэтому не исключено, что это его модель. Фото вполне соответствует другим изображениям Роблеса в Мадриде в начале тридцатых. Когда этот снимок был сделан, к художнику только начала приходить известность. Но конечно же больше всего меня впечатлило вот что: картина на мольберте, над которой художник работает, в точности похожа на вашу.

Наступила тишина. Лори стоял ко мне спиной, поэтому я не могла разглядеть выражение его лица сквозь замочную скважину, но стоял он, не шелохнувшись, видимо потрясенный.

– Что? – тихо спросил он. – Такое возможно?

Рид улыбнулся.

– Я подумал, что это вам понравится. Судя по фотографии, он тогда только начинал писать льва, но этот снимок говорит о многом, не так ли?

Лори взял фотографию из протянутой руки Рида. Он стоял, ссутулившись и сосредоточенно опустив голову. Квик по-прежнему сидела, наблюдая за ним и глубоко затягиваясь сигаретой.

– Откуда это у Прадо? – спросил Лори.

– Они не знают наверняка. В их архивах периода тридцатых годов хватает пробелов – по вполне понятным причинам. Возможно, Роблес оставил фотографию кому-то, чтобы она была в безопасности, когда разразилась война. Возможно, этот кто-то не знал, что с ней делать, и передал ее в Прадо. Власти не особенно жаловали Исаака Роблеса, а его произведения не соответствовали их вкусам. Люди могли опасаться, что об их приятельских или дружеских контактах с нежелательными лицами кто-то узнает.

– «Нежелательные лица»?

– Судя по тому, что нам известно, Роблес вращался в левых кругах. Возможно, он был политическим агитатором. Допускаю, что сотрудники музея приняли эту фотографию на хранение и положили ее в одну из архивных папок. Роблес не дожил до того, чтобы сравняться с Миро или Пикассо: у него нет такого количества произведений, он не пережил такой творческой эволюции. Но и то, что он успел создать, – на высочайшем уровне. Малочисленность его произведений можно объяснить ранней смертью или тем, что он уничтожил множество своих работ. Такого рода практика придает живописцу особый статус: его произведения становятся большой редкостью. А теперь к делу. Я считаю, что принадлежащая вам картина – так называемая темная лошадка.

– «Темная лошадка»?