Муза

Лори сообщил, что приготовил пастуший пирог; на меня произвело впечатление, что он умеет готовить. Мне стало любопытно, где он научился готовить; впрочем, подозреваю, что большую часть времени ему приходилось самому о себе заботиться. Он объявил, что накроет на стол, поскольку я именинница, поэтому, пока он там возился – разжигал печь и искал вилки, – я решила улучить минутку и подняться наверх.

Я зашла в одну из просторных комнат в задней части дома. Лучи заката косо падали сквозь окна, окрашивая интерьер в глубокие тона виски; в каминах танцевали мириады пылинок. И снова – ни ковров или дорожек на полу, ни картин на стенах, только каркас кровати и шкаф, пустой, если не считать лязгнувших, точно перкуссия, металлических вешалок. Здоровенные дохлые мухи валялись вдоль плинтуса кверху брюхом. Повсюду громоздились стопки документов и коробки с бумагами, покоробленные и поблекшие от времени.

Я попыталась представить себе мать Лори в этом доме; как она выглядела, ее брак с Джерри, чем она вообще занималась после гибели мужа на войне. Нигде не было ее фотографий, но в воздухе чувствовался еле заметный след ее духов – утонченный, древесный, соблазнительный аромат. Я аккуратно села на край металлического каркаса кровати, думая о дальнейшей судьбе этого дома – сможет ли другая семья наполнить его жизнью, надеждами и неудачами, подарит ли ему еще одну попытку? Тут я почувствовала укол тревоги: а вдруг Синт больше никогда со мной не заговорит? «Ты должна ей позвонить, – сказала я себе. – Прошло уже слишком много времени. Или хотя бы напиши ей».

Поднявшись с кровати, я подошла к окну, чтобы полюбоваться холмами Суррея в потрясающем закатном освещении. Положив локти на стопку старых бумаг, я снова вспомнила о предупреждении Квик по поводу Лори. Что же именно ее так взволновало? Хотя Квик это не касалось, ее комментарии никак не шли у меня из головы.

В растерянности я начала просматривать папку бумаг на оконной раме. Здесь были, главным образом, чеки и квитанции: чек на доставку из лавки мясника в 1958-м, оплата парковки в торговом центре в Гилфорде, счета за электричество, программка концерта рождественских хоралов в Бэлдокс-Ридже в 1949-м. Покойная хозяйка явно не выбрасывала такие вещи, хотя Лори утверждал, что она была не из тех, кто хранит чеки.

Под программкой концерта обнаружился тоненький буклет выставки молодых британских художников, состоявшейся в 1955 году. Я открыла буклет. Выставка проходила в лондонской галерее на Корк-стрит. Тот, кто пользовался буклетом, карандашом провел линию между именами художников и названиями их произведений. Внизу страницы стояла фраза «Никаких признаков». Мне стало любопытно – никаких признаков чего? Фраза была написана с таким нажимом на бумагу, что становилось ясно – писавший был в отчаянии.

Я сложила буклет пополам, сунула его в карман и спустилась по лестнице, убедив себя в том, что в таком кавардаке никто и не заметит пропажи одной бумажки.

Лори зажег свечи, а потом расставил их в пустые винные бутылки и отполированный извилистый канделябр, обладавший явным потенциалом орудия убийства. Солнце уже закатилось, мы сидели на кухне, ели приготовленный Лори пастуший пирог, запивая сидром, который его сосед сделал из яблок, собранных в саду.

– С днем рождения, Оделль! – Лори поднял бокал.

– Спасибо. У меня такое чувство, словно мы тут скрываемся от всего мира.

– Знаешь, неплохая идея.

– А сразу и не скажешь, что Джерри здесь живет. Наверху как-то не прибрано.

– Ну, тут больше вопросов к моей маме, чем к нему. Думаю, Джерри продаст дом.

– А сколько времени длился их брак?

Лори подлил нам сидра в бокалы.

– Дай подумать. Мне тогда было четырнадцать – значит, шестнадцать лет.

– А как она умерла?

Этот вопрос явно ранил Лори. Стало заметно, как он закрылся от меня, стараясь защитить свое личное пространство. Я сразу же пожалела о своем вопросе, почувствовав себя слоном в посудной лавке.

Лори аккуратно поставил бутылку на стол.

– Не так-то просто это объяснить…

– Ты и не должен. Мне и спрашивать не стоило. Извини. – Получилось, что я лезу человеку в душу, прямо как Квик.

– Моя мать покончила с собой, – промолвил Лори.

Мне показалось, что от этих слов даже воздух стал тяжелее, а атмосфера в комнате сгустилась до консистенции супа. Взглянув на Лори, я поняла, каким образом призрак может высосать воздух из горла человека.

– Прости меня, – пролепетала я, – прости…

– Все нормально. Нет, правда, все нормально. В конце концов, я бы и сам тебе рассказал. Не нужно извиняться. В общем, не переживай из-за этого. Говоря по правде, это не было большой неожиданностью.

Я стала судорожно думать, чем можно было бы заполнить эту тяжелую паузу, но, по-видимому, признание открыло в Лори какие-то шлюзы.

– Мы пытались ей помочь. Всегда пытались. А теперь мне тошно даже смотреть на гребаного Джерри, ведь каждый раз, когда мы с ним обмениваемся взглядами, я знаю, что он думает: «А может, ты приложил мало усилий?» – да и я думаю то же самое. Но это не его вина. Это просто жуткая игра во взаимные обвинения.

– Не могу себе этого представить.