Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

Фон дер Мюлль говорит, что суд непременно учтет полное и добровольное признание и вынесет в итоге самый мягкий приговор из возможных. Детектив также начинает с фотографий находок из канала, рассортировав их «по географическому принципу»: начав с предметов, украденных в Швейцарии, и постепенно расширяя охват территорий по спирали, он в итоге насчитывает семь европейских стран. Фон дер Мюлль спрашивает, что Брайтвизер помнит о каждом случае, и Брайтвизер, которому все это как бальзам на сердце, добавляет к своим предыдущим признаниям многочисленные подробности. То и дело он принимается живописать едва ли не каждый поворот каждого шурупа.

Они проводят вместе по шесть и более часов, пять дней в неделю – почти целый месяц. Иногда во время их бесед фон дер Мюлль закуривает трубку, а Брайтвизер, бывает, возвращается к себе в камеру с книгой по искусству или аукционным каталогом. Как-то днем фон дер Мюлль даже катает Брайтвизера по окрестностям на личной машине. Фон дер Мюлль посвящает делу почти все свое время, стараясь не сильно запугивать или критиковать подследственного. «Я не могу это оправдать, но могу понять», – обожает повторять детектив. До сих пор швейцарским правоохранительным органам удается сохранить всю историю в тайне, не допуская утечек в прессу, – внимание журналистов почти всегда пагубно сказывается на расследовании.

Когда с предметами из канала покончено, фон дер Мюлль упоминает другие музейные кражи. Это преступления, совершенные в Швейцарии и за ее пределами, когда среди бела дня с экспозиций пропадали предметы, относящиеся к позднему Ренессансу или раннему барокко, чаще всего изготовленные из серебра или слоновой кости. Иногда свидетели замечали молодую, хорошо одетую пару. Однако ни одного из этих предметов не было обнаружено в канале.

Брайтвизер не забывает, что фон дер Мюлль коп, однако же верит, что детектив с пониманием относится к его трудному положению и в любом случае он лучший союзник, какого можно найти в правоохранительных органах. Фон дер Мюлль посоветовал ему признаться во всех остальных преступлениях, какие он совершил. Если он откажется содействовать и полиции придется приложить дополнительные усилия для поиска доказательств, его несговорчивость, сказано Брайтвизеру, аукнется ему в суде.

Брайтвизер сознается еще в дюжине краж, хотя ни на одну из них фон дер Мюлль даже не намекал. Брайтвизер в основном честен с ним во всем, кроме Анны-Катрин. Он неизменно повторяет, что она была просто невинной спутницей, которая отлучилась в туалет, когда он украл, или была в соседнем зале, – в общем, не подозревала, чем он занимается. Он старается свести к минимуму наказание, которое будет грозить ей, скажи он правду. У себя в камере он делает заметки, которые записывает шифром и хранит между страницами книги: там все, что он наговорил о местоположении Анны-Катрин в каждом из музеев и аукционных домов. Это чтобы не противоречить самому себе на будущих допросах или в суде. Его мать, подчеркивает он, также совершенно ничего не знала о его поступках.

– Во всем виноват только я сам, – повторяет Брайтвизер несколько раз, отдавая себя на растерзание.

Фон дер Мюлль видел записи с камер слежения и читал показания свидетелей, он понимает, что Анна-Катрин играла куда более активную роль, чем пытается уверить его Брайтвизер, однако детектив терпит этот обман. Ни Анне-Катрин, ни матери Брайтвизера не было предъявлено обвинений в Швейцарии, с ними будут разбираться правоохранительные органы Франции. Если фон дер Мюлль начнет привлекать к делу любую из женщин, Брайтвизер, вероятно, перестанет говорить и потребует адвоката. Считать Анну-Катрин и его мать невиновными – негласная цена его признательных показаний.

В беседах Брайтвизера с детективом уже были упомянуты украденные им предметы из серебра, слоновой кости, фарфора и золота; они обсудили все, кроме картин маслом. Картины – самое ценное, и фон дер Мюлль пока воздерживается от вопросов, дожидаясь, пока установившееся между ними доверие достигнет высшей точки. В итоге детектив решает, что точка достигнута.

– Мы должны поговорить об украденных картинах, – откровенно провозглашает фон дер Мюлль. В канале была найдена всего одна – на медной доске. Детектив не сомневается, что Брайтвизер украл больше. Когда его впервые арестовали в Люцерне, до кражи охотничьего рога, он пытался вынести натюрморт, масло на дереве. По примерным оценкам фон дер Мюлля, Брайтвизер может быть виновным в пропаже от десяти до двадцати картин из музеев Европы, и стоят они баснословную сумму. – Сколько их? – спрашивает он.

Не задумываясь, Брайтвизер с гордостью выдает правду. Он признается, что украл шестьдесят девять картин эпохи Возрождения.

Фон дер Мюллю удается сохранить самообладание, хотя он не может мысленно не отметить, что только что узнал о самом крупном похищении культурных ценностей за всю историю. Но сейчас самое главное выяснить, где эти картины. Чем дольше их где-то прячут, тем больше вероятность, что они пострадают.

– И где же они все? – спрашивает детектив.