Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

У его матери незадолго до этого завязались романтические отношения, впервые с момента развода, случившегося десять лет назад. Он художник, так уж случилось, по имени Жан-Пьер Фритч, длинноволосый, привлекательный, известный своими стенными росписями. У Фритча рядом с домом имеется частный пруд, попасть к которому можно через запирающиеся ворота, и когда полиция узнаёт об этих отношениях Штенгель, полицейские водолазы обыскивают пруд и извлекают еще десять украденных экспонатов, сплошь серебро. Фритча допрашивает полиция, и он заявляет, что никогда не помогал Штенгель перевозить ни единого произведения искусства и не имеет ни малейшего понятия, как эти предметы оказались на дне его пруда. В итоге обвинения Фритчу не предъявлено, однако Брайтвизер убежден, что тот помогал его матери в ту ночь.

Статуя Девы Марии весом в сто пятьдесят фунтов была брошена на территории сельской церкви, куда Штенгель часто приезжала на мессу; церковь расположена рядом с фермерскими полями и недалеко от пруда Фритча. Штенгель утверждает, что сумела перетащить Деву Марию без посторонней помощи. «На это ушло много времени. Это было очень тяжело. Мне пришлось поставить статую себе на ноги, и мы шли с нею, шаг за шагом, с большим трудом». Статую заметил случайный прохожий, и позже ее вернули на тот же самый постамент в той же церкви, прикрутив несколькими дополнительными болтами.

Гобелен, выброшенный из окна замка, оказался в придорожной канаве рядом с национальным шоссе 83, идущим вдоль немецкой границы. Спустя несколько дней его заметил какой-то автомобилист, остановившись по малой нужде. Гобелен выглядел дорого, потому водитель привез его в отделение полиции, где, однако, сочли, что это просто ковер, выброшенный мимо мусорного контейнера. Впрочем, «ковер» показался полицейским достаточно красочным, и его решено было постелить на пол в комнате для отдыха, водрузив сверху биллиардный стол; по нему топтались несколько недель, пока не узнали о находках в канале и не связались с французскими правоохранителями и фон дер Мюллем. Гобелен семнадцатого века отправился в тот же музей, куда переданы на хранение остальные сокровища из канала.

Три картины на медных досках, завернутые в красные одеяла «Эр Франс», брошены в лесу недалеко от гобелена. Их замечает лесоруб. Его больше прельщают новенькие с виду одеяла; впрочем, медь тоже представляется ему полезной: у него подтекает крыша в курятнике, и потому он прибивает к ней медные пластины. Одна из них «Аллегория осени», приписываемая кисти Брейгеля. К обратной стороне приклеена записка. «Я буду восхищаться искусством всю мою жизнь», – сказано в ней, и подпись: «Стефан и Анна-Катрин». Через месяц лесоруб натыкается на газетную статью о кражах произведений искусства в этом регионе, и медные пластины, отчаянно нуждающиеся в реставрации, вскоре присоединяются к гобелену и предметам из канала в музейном хранилище.

Масляная живопись на дереве, по мнению Брайтвизера, стала последней жертвой. Он считает, с нею разобрались той же ночью, вероятно уже ближе к рассвету. «Не могу сказать, когда точно», – говорит полиции Штенгель. Брайтвизер уверен: вся живопись, оставшаяся в мансарде, была набита в ее машину и вывезена в последнюю, третью за ночь поездку. Заодно мать избавилась и от собранных сыном книг по искусству, тысяч отксерокопированных страниц исследований, его альбома для вырезок и всей его одежды – от пиджаков «Версаче» до нестираных носков. Штенгель выдергивает из стен крючки для картин, замазывает дырки и заново красит стены: желтым в спальне и белым в зоне гостиной. К тому времени, когда спустя три недели приезжает полиция с международным ордером на обыск, запах свежей краски успевает выветриться, и никому из полицейских не приходит в голову внимательно осмотреть стены на предмет следов недавнего ремонта.

Но прежде чем приступить к штукатурным работам, Штенгель отвозит картины в уединенное место. Брайтвизер говорит, что, когда он спросил ее, куда именно, она сказала только: «В лес». Он не может утверждать наверняка, причастен ли Фритч, однако подозревает, что все картины, с его помощью или без, были сложены на какой-нибудь поляне: более шестидесяти бесценных работ свалены в кучу – исковерканные портреты, натюрморты, пейзажи и аллегории; мусорная куча, составленная из самого прекрасного, превратившегося в нечто поистине чудовищное.

Брайтвизеру хочется верить – он предпочитает верить, ему нужно верить, – что мать проделала все это из преданности ему. «Она защищает меня», – утверждает он. Она очистила мансарду так, что полиция не обнаружила доказательств его преступлений – такой экстремальный вариант смывания в унитаз наркотиков. Ее действия, говорит он, можно рассматривать как крайнее выражение материнской любви.

А вот что говорит полиции Штенгель: «Мне хотелось причинить сыну боль, наказать его за то, что он причинил боль мне. Именно поэтому я уничтожила все, что принадлежало ему».