Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики

Невзирая на преобладание латыни, доля композиций на народном языке уже к 1400 году была значительной, а к 1600 году еще возросла. Это можно трактовать как особый, сугубо музыкальный вызов. Специфика ситуации состоит в том, что единая в масштабах Европы (да и за ее пределами) музыкальная нотация, носителем которой исходно была мобильная клерикальная элита, базировалась не только на использовании латыни, но также и других языков. Спектр возможностей был широк: от отсутствия вербального текста в инструментальной музыке и до полиглотства Лассо, который даже письма свои писал на разных языках. Таким образом, многоязычность в музыке предстает сложным феноменом – ведь с единым языком музыкальных звуков могло соседствовать пестрое многообразие вербальных языков. Причем использование народного языка необязательно служило тому, чтобы устранить дистанцию, – реальные ситуации использования народных языков выглядят сложнее. Широкое присутствие французского языка в Северной Италии первой половины XV века отражается в характерном пристрастии к французской светской песне. Однако нет ни малейшей уверенности, что исполнявшиеся тексты действительно понимались переписчиками, певцами и слушателями; многочисленные ошибки в записях заставляют в этом сильно усомниться. В Венеции XV века с ее латинской ученостью наблюдалось не только усвоение общеевропейского музыкального языка, но и желание утвердить тосканское наречие, а вместе с тем еще и любовь к французским песням. Таким образом, тот самый Петрус Кастелланус, который редактировал «Odhecaton» Петруччи, владел не только одноголосной музыкой григорианских песнопений, но и языком мензуральной записи многоголосия, а также латынью, венецианским диалектом (а весьма возможно, и тосканским) и по крайней мере начатками французского. Но в том, что сказанное справедливо также для его предполагавшихся адресатов, имеются большие сомнения. Так или иначе связующим моментом было именно многообразие музыкальных явлений.

На этом фоне бросается в глаза отсутствие интереса к литературным авторитетам. Ранняя канонизация Петрарки почти не имела последствий в музыке; до конца XV века известны всего четыре обращения к его стихотворениям, причем один из этих текстов – латинский. Пускай Серафино де Чиминелли Даль’Аквила исполнял стихи Петрарки, аккомпанируя себе на лютне, – в письменной фиксации подобное исполнение принципиально не нуждалось. Лишь в ходе полемики о петраркизме, начавшейся опять-таки в Венеции, возрос интерес к «Canzoniere», и сборник этот сделался главным источником зарождающейся культуры мадригала. И все-таки, вразрез с прежде бытовавшим мнением, следует подчеркнуть, что европейская известность таких мадригалов – это отнюдь не показатель владения итальянским языком в среде их любителей. Предположим, датский придворный капельмейстер Мельхиор Борхгревинк (около 1569–1632) проживал в 1599 году в Венеции, обучаясь там у Джованни Габриели: патрон капельмейстера надеялся, что это будет способствовать расцвету музыкальной культуры в Дании. Но трудно сказать, в достаточной ли мере владел Борхгревинк нюансами итальянского языка – и вообще, на каком именно языке происходило его обучение. В 1605 году, в качестве плода своего пребывания в Венеции и, конечно, чтобы порадовать высокого покровителя, Борхгревинк издал в Копенгагене собрание итальянских мадригалов [Borchgrevink 1605]. Более чем сомнительно, что на этом основании можно судить о познаниях в итальянском у датских покупателей. Предыстория этой языковой апории прослеживается и в более раннюю эпоху. Происходивший из Фландрии Хенрик Изак (умер в 1517 году) бóльшую часть жизни провел в Италии; руководя придворной капеллой Габсбургов в Вене, он написал целый ряд немецких песен, вероятно, по прямому или опосредованному заказу Максимилиана I. Они имеют первостепенное значение в жанровой истории «песни для тенора» (то есть песни, в которой мелодию ведет не дискант, а тенор). Но в наличии здесь указания на то, что композитор владел немецким языком, есть большие основания усомниться. А применительно к Орландо ди Лассо, который в 1567 году издал сборник немецких песен, в котором этот жанр впервые соединился с итальянским мадригалом, вероятность активного владения немецким языком можно и вовсе исключить.