Мы дрались на истребителях

Радиосвязь отличная по сравнению с нашими. На «Кобрах» мы уже запросто разговаривали. Раньше на «ЛаГГах», «Яках» по фамилиям обращались. Иногда матом пустишь в воздушном бою. А на «Кобрах» как сейчас мы с вами разговариваем. Нам тогда уже запретили говорить открытым текстом, тогда уже ввели позывные, по номерам.

– У вас какой был?

– Это в зависимости от должности. 101-й – командир полка. 106-й или 105-й – командир эскадрильи. Вот такие номера были. По номерам.

– Бортовой свой номер помните?

– Да. 69-й и 02-й. Дело в том, что получалось так, что летчиков было побольше, чем самолетов. На одном самолете могли летать все. Но 02-й был моим личным самолетом.

– Звезды за сбитые рисовали?

– Рисовали, но не все. Когда посмотрели в газетах «Сталинский сокол», «Красная Звезда» снимки со звездами, и у нас начали рисовать. Чем мы хуже? Но в связи с тем, что летчики менялись, эти звезды не соответствовали летчикам.

– Что было первичным – получение хорошего самолета «Кобры» или то, что вы как летчик стали уверенно чувствовать себя в воздухе?

– Совпадение и того и другого. Хороший летчик на хорошем самолете может творить чудеса.

– До того, как вы получили «Кобру», сколько у вас было сбитых?

– Кроме «рамы», был еще один или два сбитых. Можно посмотреть в летной книжке. А так все совпало. Совпадение хорошего качества летчика и самолета дает непобедимый результат.

– Можно ли сказать, что ваше отношение к «Кобре» именно такое, поскольку этот самолет соответствовал вашим навыкам?

– Можно так сказать. Но я, например, «Як» не стал бы умалять, он не хуже «Кобры» по летным качествам. Я любил «Як».

– Если бы вам дали «Кобру» в 1941 году, могли бы вы ей воспользоваться так же, как в 1943 году?

– Конечно. Было бы лучше. Реализовать ее качества смог бы.

– В начале июля 1943 года шел немецкий конвой, на него выпустили сводную группу. Севрюков был ведущим группы сопровождения. Была плохая погода, и Севрюков увел прикрытие. Эту группу торпедоносцев, штурмовиков посбивали. Не помните такого?

– У меня такой эпизод не отложился.

– Кто был Севрюков по должности?

– Командир первой эскадрильи. Может быть, и был этот факт. Может, после этого он и ушел на транспортный самолет. На Ли-2. Когда мы «Кобры» получали, его уже не было. Его, возможно, просто сняли. Прошел слух, что он больше не хочет в бой летать.

– Про «Тандерболт» расскажите, летали?

– Летал (смеется), когда война закончилась. Это истребитель, да… Тяжелый истребитель. В принципе для ведения воздушного боя с «мессерами» не годится. Он был создан у американцев для прикрытия «крепостей», когда они бомбили на больших высотах. Двигатель развивает основную мощность на больших высотах, 7—10 тысяч и выше. В принципе тяжелый, на управлении, на ручке и по маневренности, он тяжелый. Я его не считаю истребителем… Такой полубомбер. Они его называют истребителем дальнего сопровождения бомбардировщиков. Но вести воздушный бой.

Потом на аэродром Ваенга собрали их со всех морских аэродромов. Я летал за «Тандерболтами», которые оставались в разведполку в Евпатории. Перегоняли их на север. А потом помяли тракторами.

– Мы про Панина поговорили, если вернуться к Чертову, он к вам пришел после Панина?

– Да. Его прислали на замену из Ейского училища.

– Как он себя повел как командир полка?

– Как офицер вел себя нормально. Только он не стремился, как летчик, быстро войти в строй и летать на боевые задания.

Он осторожничал. Он был в возрасте, ему было больше 40. Когда он погиб, в его вещах нашли записку: «Зачем меня сюда перевели? Я бы принес больше пользы, находясь на своей старой должности». Его сбили при нанесении удара по какому-то немецкому конвою над морем. Я не был при этом.

– Вы говорите, что в конце декабря 1942 года вы еще были рядовым летчиком, как продвигалась ваша карьера потом?

Адонкин Василий Семенович