Юлия Ива

Мы остаёмся

Глава 1. Пробуждение

Мне снилось, что всё хорошо. Зима. Сугробы искрятся под фонарями. Серёжка идёт домой и несёт новогоднюю электрическую гирлянду в прозрачной коробке. Гирлянда почему-то работает, и разноцветные огоньки озаряют его лицо и руки. Я смотрю на него в окно, а Серёжка меня не видит, просто шагает и улыбается…

Последние недели я живу, как рыба зимой: полуживая-полумёртвая замерла на дне. Не вижу, не слышу, не помню. Изредка кто-то выдёргивает меня из тёмной глубины. Ледяной воздух обжигает лёгкие, кровь бешено пульсирует в голове, мозг готов взорваться. Боль – будто живьём в костёр положили. Лучше в костёр. Лучше что угодно, только не это

…

Меня отпускают – и снова вокруг глухая беспамятная мгла.

Но вот опять вырвали из мутной толщи:

– Дочка, просыпайся. – Тряхнули за плечо: – Вставай, в школу опоздаешь.

Я откинула тяжёлое одеяло и села. С трудом разлепила глаза. В школу? Бред.

Агуша торчала надо мной, еле помещаясь в тесный закуток между диваном и старым письменным столом.

– Какая школа? Не пойду… – Я зажмурилась и хотела лечь. Спать! Я теперь всё время сплю, если меня не трогают. Во сне не помнишь плохого и кажется, что можно жить дальше.

Крепкая рука вцепилась в плечо, не дав свалиться на подушку:

– Пойдёшь как миленькая!

Агуша приехала в наш городишко из глухой Нижегородской деревни, когда окончила восьмилетку, то есть, лет пятьдесят назад, но густое протяжное О в своей речи сохранила до сих пор: «По-ойдё-о-ошь».

Я помотала головой. Агуша свела густые брови к переносице, упёрлась в меня суровым взглядом и отчеканила:

– Бросить учёбу я тебе не дам!

Как будто на свете нет ничего важнее учёбы! Как будто у меня осталось хоть что-то важное…

Я посмотрела на портрет над столом. Серёжка на нём улыбался. Так открыто и счастливо улыбался, что хотелось умереть на месте.

Агуша вдруг прижала мою голову к большой груди. На бабке был махровый халат, шершавый, как тёрка, щёку неприятно закололо. Крепкая ладонь погладила по макушке, прошлась по спине. Я замерла. За два года, что я прожила у бабки, она ни разу не пыталась меня обнять или ещё как-то приласкать. Да и мне на фиг не нужны телячьи нежности! Вообще не понимаю этих киношных обнимашек. Тошнит, когда девчонки из класса после каникул с визгом и писком бросаются тискать друг друга или оставляют комменты под фотками: «красотуля», «нереальная», «бомбическая».

Не отводя глаз от портрета, я выскользнула из-под тёплой руки и отодвинулась к спинке дивана.

Агуша тоже глянула на Серёжку и шумно, как корова, вздохнула:

– Горе горем, дочка, а жить надо!

Горе?! Хотелось расхохотаться ей в лицо, но смех наверняка перешёл бы в истерику, и я прикусила сустав указательного пальца, чтобы сдержаться. Нет у Агуши никакого горя! Она на работу вышла через неделю… Может, раньше бы вышла, но боялась меня оставлять одну. А тут соседка вызвалась меня караулить, и она отправилась чинить свои дурацкие швейные машины. Пока меня всё глубже засасывало отчаяние, она оформляла какие-то документы, занималась домашними делами, ходила в магазин и даже смотрела телевизор.

– Что делать, его не вернёшь… – Агуша повернулась к окну и раздвинула коричневые шторы. Сквозь тюль в комнату хлынуло яркое солнце. Я с непривычки зажмурилась. Почему оно такое яркое? – Ну давай, собирайся. Каша на столе.

Она не отстанет. Если даже уйдёт на работу, начнёт звонить со своего допотопного кнопочного мобильника и спрашивать, где я, а если отключить телефон, вечером устроит такой разнос, что останется только лечь и сдохнуть. Знаем, проходили. Серёжка один раз явился с запахом пива, и Агуша его так отчитала, что он ещё неделю ходил по квартире на цыпочках и старался не попадаться бабке на глаза.

Агуша ушла в свою комнату одеваться. Стряхивая последние обрывки сна, я поплелась в ванную. Умылась, не глядя в зеркало: ничего хорошего всё равно там не увижу, только землистую кожу и прыщи. Провела расчёской по волосам. Надо бы помыть, но нет ни сил, не желания. Стянула пряди резинкой-спиралькой в жидкий хвостик.

За стеной хлопнула дверь: Агуша ушла на работу. С трудом преодолевая желание опять завалиться спать, я побрела на кухню. Здесь окно выходило на другую сторону, и солнца не было и в помине. Я выглянула: Агуша шагала через двор тяжёлой размашистой походкой женщины, которая коня на скаку остановит и всаднику морду набьёт. Такую сильную личность не сломит никакое горе.

Овсянка оказалась густой и приторно-сладкой, я поковыряла её ложкой и отодвинула. Выпила кружку крепкого чая и пошла одеваться.

Школьные брюки комом лежали в шкафу с того самого дня и были точно жёваные, а пиджак я вообще не нашла. Натянула тёмно-синее худи и чёрные джинсы. Джинсы здорово сползали, пришлось проковырять новую дырку в ремне. В таком виде запросто могут не допустить к урокам, но это уже не мои проблемы. Я ходила? Ходила. Так и скажу Агуше.

Я надела кеды и… села прямо на пол в прихожей. Минут пять смотрела в стену, собирая себя по кусочкам. Потом рывком встала и вышла из квартиры.