Мы, утонувшие

На набережной не было мужчин. Женщины занимались разгрузкой, женщины крепили тали к ящикам с амуницией в трюме. Женщины с автоматами в руках патрулировали набережную, на которой истощенные, легко одетые немецкие военнопленные кантовали ящики в кузовах грузовиков для дальнейшей транспортировки. Женщины сидели за рулем, готовясь везти груз дальше, на фронт.

— Гляди, какая задница, — сказал Хельге, показывая пальцем.

Глядеть там особо было не на что. Все женщины носили валенки и огромные бесформенные комбинезоны, скрывавшие очертания фигуры. Максимум, что угадывалось, — это размер тела, упрятанного в объемный костюм: худое оно или полное, высокое или нет. Некоторые женщины были молоды, большинству же перевалило за тридцать, но возраст определялся с трудом. Широколицые, с серой, нездорового оттенка, кожей, волосы убраны под фуражки или шапки, на некоторых — платки.

Последний раз команда ходила в увольнение три месяца назад, и присутствия женщин в трюме и на палубе оказалось достаточно, чтобы пробудить важнейший двигатель желания — воображение, и вот они уже наперебой болтали об особенностях женской анатомии, глазами раздевая женщин, совлекая с них форму, грубую и грязную рабочую одежду в безумной надежде, что под этой одеждой, как бабочка в грязно-серой куколке, скрывается красотка.

На Кнуде Эрике была капитанская форма, которую он, вообще-то, никогда не носил. Дипломатический ход: все знали, что коммунисты уважают только форму, а потому, если хочешь чего-то достичь в переговорах с советскими властями, лучше выглядеть как можно официальнее. Он заметил, что одна из женщин-военнослужащих не сводит с него глаз, и подумал, что это из-за формы. Кнуд Эрик ответил долгим пристальным взглядом. Женщина, с волосами пепельного цвета, стянутыми на затылке, была стройной, примерно одного с ним возраста, хотя о возрасте судить было трудно. Кнуд Эрик не знал, почему ответил на ее взгляд. Не смог совладать с рефлексом, хотя понимал, что его поведение могут расценить как провокацию. Она не опустила глаз. Это походило на взаимную пробу сил. Больше ничего в голову не приходило, хотя цель оставалась неясной.

Его сосредоточенность внезапно нарушил сильный грохот. С таля сорвался и, упав на набережную, с грохотом подпрыгнул ящик с оружием. В нем тут же начал рыться пленный немец. Наверное, думал, там еда, хотел хоть чем-то утолить голод. Две женщины, штатские, схватили его и оттащили прочь. Он попытался вырваться, но быстро сдался и без сопротивления позволил волочить себя по набережной. Разгрузка приостановилась.

Женщина в шинели, та, что секунду назад смотрела на Кнуда Эрика, прокричала короткий приказ, и штатские выпустили пленника. Затем подошла к нему, сняла с предохранителя автомат, висевший на ремне, перекинутом через плечо, и выстрелила в упор. Помедлив мгновение, видимо желая убедиться, что жизнь оставила простертое перед ней исхудавшее тело, женщина подняла глаза, и они с Кнудом Эриком снова посмотрели друг на друга в упор. На сей раз он уже не сомневался в значении этого взгляда. Она бросала ему вызов.

Днем Кнуд Эрик всегда был трезв. А вечером, когда он сидел в каюте в обществе бутылки виски, в его медленно затуманивавшемся сознании не осталось сомнений в том, кем была эта женщина. Он встретил ангела смерти. Она явилась, чтобы предъявить на него права; эта безумная мысль тут же наполнила его отвратительным вожделением, и в первый раз после ночных бомбардировок в Лондоне он испытал эрекцию.

Город находился в паре километров от порта и представлял собой горстку деревянных домов, сгрудившихся вокруг площади. В нескольких сотнях метров от них начиналась пустошь; улицы, расходившиеся от площади, как спицы в колесе, никуда не вели.

Вечером они ходили в «International Club»[65]

. Первое, что их там встречало, — плохо набитое чучело исхудалого медведя, стоявшего на задних лапах с разинутой пастью, из которой торчали желтоватые зубы. Клыки обломились, а может, их специально сломали из страха, что мишка внезапно оживет и набросится на посетителей.

За угловым столиком сидел лысый человек в белой рубашке и красных подтяжках, перед ним стояла касса. Рядом лежал костыль. На сцене, сбитой из нетесаных досок, стоял стул, на котором расположился гармонист. Он тоже передвигался с помощью костыля. Обоим мужчинам было около пятидесяти, на груди у них красовались медали — единственные мужчины, которых команда «Нимбуса» за все это время встретила в «Международном клубе».

Постепенно сложилась картина потерь, понесенных конвоем. Из тридцати шести кораблей до места назначения добрались двенадцать, большинство из них находились в Мурманске или Архангельске; «Нимбус» единственный добрался до Молотовска, а значит, они в этом городе женщин не имели соперников. На улицах они видели мужчин, но таких же, как кассир и музыкант, инвалидов или же седовласых стариков.

Детей было мало. Они клянчили сигареты и шоколад, льстивые улыбки расцветали на странных, по-стариковски умных лицах.