Мы, утонувшие

Он вырвался из ее объятий. Это было выше его сил. Ведь все это время он был один, даже когда лежал, прижавшись щекой к ее нагой груди. Осужденный на одиночество искал ангела смерти, но нашел человека, а как раз этого он вынести и не мог.

Вскочив с кровати, Кнуд Эрик побежал по пустынному бараку, шаги отдавались эхом, как будто в здание на миг возвратились населявшие его когда-то, а теперь мертвые солдаты.

* * *

Кнуда Эрика забрали чуть за полдень. Так он каждый раз воспринимал приглашение на встречу с местным советским руководством. Ему казалось, что его арестовывают. За ним пришли офицер и переводчик. Обе, естественно, женщины. Переводчица тоже носила форму, но была молодой и самоуверенной — так, словно считала себя представительницей чего-то великого. Ее устами говорило само Советское государство, и говорило оно командирским тоном и на английском языке, которым владело лучше, чем он сам.

Глаза девушки были слегка подкрашены тенями, происхождение которых определить было затруднительно. Он ни разу не встречал ее в клубе и не сомневался, что она не общается с моряками, прибывавшими в Молотовск. Кнуд Эрик частенько задумывался о том, что если среди местных женщин и правда есть шпионки, то она стопроцентно подходит под это определение.

На встречах обычно обсуждали условия фрахта. Никак не сходившиеся мелочи порождали бесконечные дискуссии, и на этих встречах он всегда пребывал в одном и том же, смиренном, настроении. Знал, что снова придется потерять день, выслушивая бюрократические придирки и оскорбительные замечания о недостаточном рвении союзников.

Но на сей раз его ждал сюрприз: конверт с чеками для членов команды. Это была военная надбавка, которую платили русские, — сто долларов на человека, чеки были подписаны лично Иосифом Сталиным.

— Будете дураками, если попретесь в банк за этой сотней, — сказал Уолли, получив свой чек.

— Может, они фальшивые, — добавил Хельге, — и нас арестуют.

— Один мой друг по имени Стэн, получив такой чек, отправился в банк на Аппер-Ист-Сайд, чтобы получить с Дядюшки Джо свои сто долларов. Кассир покрутил бумажку и говорит: «Подождите» — и тащит его на пятый этаж к директору, тот тоже таращится на бумажку, как будто впервые чек увидел. Друг мой тогда, точно как Хельге, решил, что вляпался. А банкир и говорит: «Я тебе за этот чек двести долларов дам». — «Чего?» — спрашивает мой друг. Он ничего не понял. «Ну ладно-ладно, — говорит банкир, — триста».

— Не понимаю, — сказал Хельге.

— Подпись. Личная подпись Сталина. Она стоит больше, чем чек.

На этот раз речь шла не о переговорах по поводу груза, который ему предстояло взять на борт.

Переводчица сообщила, что он должен съездить в госпиталь.

— Я здоров, — полным сарказма тоном заявил Кнуд Эрик, уверенный, что произошла ошибка.

— А речь не о вас, — ответила переводчица, с явным удовольствием ставя его на место. — Дело касается одного пациента, мы хотим, чтобы вы забрали его с собой в Англию.

— «Нимбус» — не санитарный корабль.

— Пациент здоров настолько, насколько это возможно в его случае. Он в состоянии сам о себе позаботиться. Мы не можем держать его здесь.

— То есть он готов работать на борту?

— Все зависит от того, какую работу вы ему поручите. Кстати, он, как и вы, датчанин.

Кнуд Эрик никогда при ней не упоминал, что он датчанин. Она была хорошо информирована.

— Ну так пошли! — резко произнес он.

По разумению Кнуда Эрика, госпиталь должен был находиться недалеко от порта. Но оказалось, что ехать надо за город, по одной из тех дорог, которые, как ему думалось, обрывались где-то в пустоши. Госпиталь представлял собой длинное низкое деревянное строение. Не имелось никаких признаков того, что за некрашеными дощатыми стенами обитают медики и больные. Полная женщина в грязном халате возила мокрой шваброй по грязному полу, разводя слякоть в тщетной попытке сделать вид, что убирается. Под ногами громко чавкало, они шли по длинному полутемному коридору, заставленному кроватями с умирающими, судя по звукам, которые они издавали, пациентами.

У окна в палате, под завязку забитой кроватями, понурившись, в кресле-каталке с высокой спинкой сидел человек. Он, видимо, спал, но переводчица разбудила его, поздоровавшись, и он принялся сонно оглядываться. Человек был закутан в одеяло, скрывавшее бо́льшую часть тела, но было заметно, что левая рука отсутствует. Лицо мужчины было багровым и опухшим.

Кнуд Эрик уже знал, что пациент пробыл в госпитале четыре месяца, и догадывался, что цвет его лица отнюдь не является следствием чрезмерного увлечения солнечными ваннами. Это Россия. И даже в госпитале водка, без сомнения, лилась рекой.

Мужчина заметил Кнуда Эрика в капитанской форме, и лицо его сморщилось в кривоватой улыбке. Он старался понравиться, и Кнуд Эрик его понимал. Мужчине хотелось уехать прочь из пустыни, которую представлял собой Молотовск, вернуться к цивилизации, не важно даже, бомбят там или нет.

— Я так понимаю, ты датчанин, — произнес мужчина надтреснутым голосом, как будто давно не разговаривал.