Мы вдвоем

Однако Йонатан уже представлял себе лицо малыша Идо Лехави. Чем старше тот будет становиться, мнилось ему, тем больше он станет напоминать Идо Лехави-старшего: те же глаза, тот же овал лица, та же светлая, нежная кожа, которую Йонатан, как старший брат, в каждой семейной поездке заботливо покрывал толстым слоем защитного крема. Настанет день, когда лицо ушедшего Идо полностью вытеснит лицо сына Йонатана, и тот станет неотличим от Идо, и даже если они его назовут не Идо, а, скажем, Элад или Арэль, то каждый встречный родственник или знакомый, конечно, будет обращаться к нему «Идо».

— Что тебя сейчас порадует? — едва выйдя из кабинета, спросил он у Алисы. — Что бы ты хотела? Может, побалуем себя и съедим что-нибудь особенно изысканное?

Но Алиса попросила гроздь бананов из супермаркета — «совсем-совсем желтых, без капли зелени».

— Какие еще бананы? Это разве называется «побаловать себя»? — оживленно возразил он.

— У твоей беременной жены что ни день, то новый бзик. Сегодня это бананы, а завтра поди угадай, — отвечала она с улыбкой, и они купили гроздь бананов в супермаркете на первом этаже и поехали домой на автобусе. Дома она ему сказала:

— Так и знала, что ты в итоге победишь и у нас будет мальчик.

— Ты огорчена? — спросил он.

— Какое там! Я обожаю мальчиков, знаешь ли, — хитро усмехнулась Алиса, затем распахнула дверь и окна, поставила диск старого доброго Леонарда Коэна и встряхнула головой, позволяя его голосу медленно увлечь ее, вернуть лицу румянец. И вдруг у нее вырвались слова:

— Как же мне хочется покоя. Как хочется быть только вдвоем.

— Мне тоже, — искренне согласился Йонатан.

— Ты самый милый, славный и приятный знакомый мне студент ешивы, — проказливо улыбнулась Алиса. — Иди-ка сюда, у меня есть для тебя секрет-объятие.

Йонатан, смущенный, подошел к ней, погрузился в ее секрет-объятие, и когда они, чуть отстранившись, смогли взглянуть друг другу в глаза, сказал:

— Лисуш, ты знаешь, что ты первая мне показала, что можно любить?

— Я? — прикинулась наивной она.

— Да-да. Ты. У нас-то дома я ни разу не слышал, чтобы мама называла папу «милый». Или хотя бы «какой ты хороший человек», или просто «Эммануш». Они всегда вели себя корректно, как партнеры по управлению бюро, где у входа висит устав. Я думал, что история с Идо растопит лед в их отношениях, что-то раскроет, но, похоже, ничего так и не сдвинулось.

— Только в спорах о кондиционере они вдруг теряют свою холодность, — саркастически заметила Алиса.

— А это ты как прознала? — взглянул он удивленно и весело.

— Как это — как? Это само собой разумеется. Внутри твоей мамы постоянно горит печь с дровами. Она вечно страдает от жары, ей нужен кондиционер, настроенный на самый холодный режим. А у твоего папы внутри — морозилка, ему всегда зябко, поэтому он даже летом ходит в рубашках с длинным рукавом, а если бы мог, носил бы и варежки. Вот он и выключает кондиционер, а твоя мама злится, а он ей так серьезно отвечает: «Хватит, Анат, хватит, довольно, я замерз», а она палит в ответ: «Что Анат, что» — и краснеет от злости и неприязни.

Йонатан с трудом удержался от смеха, а Алиса спросила, будто желая подольше задержаться на теме раздоров в семье Лехави, чтобы укрепить собственную семью:

— А когда вы все вместе жили дома, в Беэроте, — они и тогда все время ругались из-за кондиционера?

— Это был сумасшедший дом, — отвечал Йонатан, радуясь, что семейное согласие между ним и Алисой отчасти достигнуто за счет его родителей. — Знаешь, что меня тогда больше всего поражало? Ночи, когда между ними вдруг все летело к чертям, и папа уходил из якобы семейной постели, бродил по дому с подушкой и одеялом, обессиленно укладывался на диван в гостиной, как гость, приехавший посреди ночи, и там продолжал тихо пыхтеть. Видишь ли, нас, детей, это ужасно удручало, но у нас не хватало смелости об этом заговорить. Только Мика иногда позволял себе пустить осторожную колкость, например: «Папа, твоя подушка в гостиной, как это она здесь оказалась?» И, понимаешь, наутро ссора еще продолжалась, потому что мама, взглянув на диван, спрашивала, не смущаясь нашего присутствия: «Доброе утро, Эммануэль, неужели трудно было постелить простыню?»

— Ты думаешь, они любят друг друга? — вдруг полюбопытствовала Алиса. — Или, вернее, любили ли когда-нибудь?

— Вначале любили, по фотографиям видно. По крайней мере, хочется в это верить. Но потом все притупилось, осталась только общая цель создать дом в Беэроте, и забота, чтобы все дети продолжали идти проторенной дорогой и оставались «досами». Даже когда им обоим стало ясно, что вместе им уже не очень, у них не возникло и мысли о разводе, потому что в домах, где центр всего — галаха и Тора, идут на все, чтобы остаться вместе. Горы свернут, только бы не разводиться. Уж в их поколении так точно.

Он увидел, что Алиса неожиданно напряженно обдумывает его слова.